Тиша разумел
городских господ, непростых. Тиша не отрицал за
ними некоторых достоинств — ума, образованности, деликатности, но при всем том считал, что все
они страдают странным пороком чудачества, что делало их в глазах Тиши существами неполноценными, глуповатыми, как бы совсем не людьми. Самый темный и нищий деревенский парень обладал в глазах Тиши перед любым из
них преимуществом здравомыслия. Взять вот Соломонова… Тиша любил его. Два года они не расставались, пили из одной баклаги, спали под одной шинелью, в атаках держались всегда рядом, штык к штыку, и не раз спасали друг другу жизнь. Иногда Тиша забывал, что Соломонов
не деревенский. Его простые повадки, физическая сила, здравость его суждений делали Соломонова в глазах Тиши совсем
своим. Но изредка — и всякий раз непонятно почему — в глазах Соломонова вдруг вспыхивал безумный огонь непрактичности, он лез на рожон, дерзил начальству или вдруг вскакивал на бруствер и сидел там под дождем неприятельских пуль, или впадал в надменную молчаливость, которая длилась по несколько дней, или ни с того ни с сего отдавал свои новые английские сапоги какому-то незнакомому солдату из чужой роты в обмен на его драные ботинки.
«Эх, — думал Тиша, подходя к укрытию, где стояли походные кухни, — если бы он не был барин, какой бы это был человек!»
Связист поднял голову над своим ящичком и сказал голосом, полным ложной грусти:
— Штаб не отвечает, ваше благородие. Должно быть, повреждение линии.
— Ищи штаб! — закричал Врублевский.
Соломонов искоса посмотрел на прапорщика. Взгляд этот взорвал Врублевского. Он подбежал к Соломонову. (Официально говоря, Соломонов не смеялся. Черты его были неподвижны. И все же где-то в глубине его худого красивого лица сквозила насмешка, черт его знает в чем: может быть, в некоторой прищуренности глаз или в легкой дрожи ноздрей.
— Вольноопределяющийся Соломонов, — крикнул прапорщик, — извольте не смеяться!
Соломонов встал. Он приложил руку к козырьку и в упор смотрел на Врублевского.
Врублевский был в исступлении. Дрожащей рукой он копошился в кобуре. Казалось, сейчас произойдет что-то ужасное. Но под спокойным, чуть презрительным взглядом Соломонова он все более охладевал и в конце концов сказал плачущим голосом:
— Вы думаете, что если вы кончили университет, то вы умнее всех?
Солдаты переглянулись. Всем стало неловко. Нет, опять сделано по-штатски.
В это время связист радостно воскликнул:
— Есть штаб, ваше благородие.
Врублевский схватил трубку.
— Пароль Иркутск… Да… У телефона командир шестнадцатой роты двести восемьдесят первого, прапорщик Врублевский. У нас нет патронов… Пришлите нам патронов… Да что вы, оглохли?.. Вам русским языком говорят: нет патронов… Ну вас к черту! Поставьте к телефону кого-нибудь потолковей… Что?.. Извините, господин капитан, я не знал, что это вы. Но все равно, это не меняет дела, у нас нет патронов… Что?.. Почему не нужны?.. Ничего не понимаю…