Командир роты капитан Мельников, передавая мне подписанный аттестат, насмешливо проговорил:
— Ну-с, господин протестант, желаю всяческих успехов. Пиши из деревни. Спутался с Ушаковым, теперь пеняй на себя.
И затем как-то запросто спросил:
— Ты много получил за свое выступление?..
Я изумленно посмотрел на ротного. Капитан Мельников продолжал:
— Ты не продешеви. Такие вещи хорошо оплачиваются… Что же ты молчишь, собака? Ну, пшел!
В штабе полка меня встретил адъютант и провел к командиру полка.
Полковник Караганов, в туфлях, в ночной белой рубашке, сидел на походной кровати. Едва закрылась за мной дверь, как он вскочил с кровати и, застегивая брюки, подскочил ко мне:
— Ты давно, сукин сын, стал большевиком?
Я не состоял в партии. Я лишь состоял в кружке старых особцев, уцелевших от «Пулеметной горки», который возглавлял Ушаков. Какой я большевик, когда я не знал программы партии? Большевики требовали мира, роспуска солдат по домам, раздела помещичьей земли, восьмичасового рабочего дня, — за это был и я. Какой я большевик, когда я не подавал никакого заявления о приеме в партию? Но сейчас, когда командир полка спросил меня, кто я такой, я твердо и зло ответил:
— Так точно, большевик, ваше высокоблагородие.
Здоровенный удар по уху сшиб меня с ног. Я упал на этажерку с книгами и свалил ее.
— За что, ваше высокоблагородие? Не имеете права бить. Это не старый режим…
— Ты еще о праве заговорил! Вот тебе право, негодяй! — оглушил он меня кулаками. — Я тебе покажу свободу. Распустились, мерзавцы! — с трудом владея собой, кричал полковник, продолжая лупить меня.
Я закрыл лицо руками.
Пошатываясь, полковник дошел до походной кровати и тяжело опустился на нее. Немного отдохнув, он достал флягу со спиртом и прильнул к горлышку. Затем снова подошел ко мне.
— Знаешь, чего мне твоя выходка стоит? Мерзавец! Сорок лет украл. Сорок лет! Полк из-за тебя, мерзавца, приходится сдать. Вон, негодяй! — закричал он и вытолкнул меня из комнаты.
В коридоре меня ждал конвой. Взглянув на сумрачные лица солдат, я понял, в какой отпуск хотят меня отправить. Конвойные были из батальона смерти. Они молча взяли меня под руки и вывели через задний ход на двор мызы, где стоял крытый санитарный автомобиль.
— Не бежать! Пошевелишься — заколем! — угрюмо бросил один из них с нашивками вольноопределяющегося.
В Двинске меня сдали начальнику крепостной тюрьмы.
В тюрьме меня три дня продержали в одиночке, а на четвертый вызвали к начальнику тюрьмы.
— Читал, читал, молодой человек, о ваших подвигах. Для начала неплохо. Если и впредь так будете преуспевать, то… — показал он на горло, — веревка вам обеспечена… Ну, что же мне с тобой делать? Впрочем, посиди, а там видно будет.