Семь пар нечистых (Каверин) - страница 7

8

В конце концов командование все же решило отправить оружие на аэродром.

Сбоев вернулся на "Онегу" в дурном настроении и даже как бы несколько другим человеком, более раздраженным и еще менее склонным долго сидеть за столом с толстым опустившимся капитаном. Это Миронов почувствовал сразу, и только долг хозяина, которому он ни при каких обстоятельствах не мог изменить, задержал неприятный разговор.

– Удобно ли вам в лоцманской? – спросил Миронов. – А то, может быть, перейдете к Алексею Ивановичу? – Алексей Иванович был первый помощник. – У него, правда, диван коротковат, но вам будет впору, – продолжал он, не заметив, что обидел Сбоева, подумавшего, что капитан намекает на его маленький рост.

– Спасибо, мне хорошо и в лоцманской.

– Насчет ваших матросов я распорядился. Накануне Сбоев просил, чтобы его матросов кормили вместе с командой.

– Спасибо.

Они помолчали. "Да, повезло", – подумал Сбоев, глядя на грузную фигуру капитана, сложившего руки на животе и в ожидании обеда уютно откинувшегося в вертящемся кресле. К неприятному впечатлению, которое производил на него Миронов, присоединилась еще и мысль о том, что он как-никак "торгаш", то есть моряк торгового флота. А к "торгашам" Сбоев, как многие военные моряки, относился с пренебрежением. Впрочем, пренебрежение было взаимным: "торгаши" считали, что военные моряки вообще не моряки, потому что сидят на своих базах, не имея понятия о том, что такое море.

Пришли к обеду два помощника капитана и старший механик. "И эти под стать", – продолжал думать Сбоев, хотя это были люди, ничем не похожие не только на Миронова, но и друг на друга. Впрочем, общее между ними действительно было. Все они были сдержанно-мрачноваты по какой-то причине, о которой не считали нужным говорить с незнакомым, случайно оказавшимся на борту командиром. Причина была в том, что на "Онеге" находилось около ста заключенных, а перевозка заключенных считалась самым неприятным, тяжелым и ответственным делом. На командном мостике в этих случаях ставилась дополнительная вахта, каюты закрывались на ключ, и общее напряжение поддерживалось еще претензиями охраны, казалось, переносившей на экипаж свое грубое отношение к заключенным. В обычную жизнь грузового парохода входила другая, куда более сложная и страшная жизнь: окрики часовых, внезапное появление на палубе заключенных в измятой одежде с приставшими соломинками, то смирных, как бы сломленных, с погасшими глазами, то наглых, неестественно бодрых.

– По-видимому, мой стол вам не по вкусу, – заметил Миронов, когда Сбоев отставил густую, наперченную солянку.