Я стояла, делая вид, что наслаждаюсь панорамой, пока Бадди искал твердую опору под ногами. Когда он меня целовал, я не закрывала глаза, стараясь запомнить расположение огоньков в домах, чтобы никогда их не забыть.
Наконец Бадди отступил назад.
– Ух ты! – выдохнул он.
– Что значит «Ух ты!»? – удивленно спросила я. Поцелуй получился сухим и совершенно не вдохновляющим, и я, помню, подумала: жаль, что губы у нас так обветрились от семикилометровой прогулки под ледяным ветром.
– С тобой как классно целоваться!
Я скромно промолчала.
– Похоже, у тебя от кавалеров нет отбоя, – продолжил Бадди.
– Ну, наверное, да. – Мне показалось, что я весь год каждую неделю встречаюсь с новым кавалером.
– Ну, а мне приходится много заниматься.
– Мне тоже, – торопливо вставила я. – Мне же нужно получать стипендию.
– А мне все-таки кажется, что я смог бы видеться с тобой каждый третий уик-энд.
– Это было бы здорово. – Я едва стояла на ногах, и мне не терпелось вернуться в колледж и все всем рассказать.
Бадди снова поцеловал меня у ступенек дома, а следующей осенью, когда он получил стипендию на медицинском факультете, я отправилась увидеться с ним туда, а не в Йель, и именно там обнаружила, что он дурил мне голову все эти годы и какой он лицемер.
Я выяснила это в тот день, когда мы увидели рождение ребенка.
Я все время просила Бадди показать мне в больнице что-то действительно интересное, и вот как-то в пятницу я прогуляла все занятия, приехала к нему на длинные выходные, и он устроил мне «экскурсионный тур».
Начала я с того, что облачилась в белый халат и уселась на высокий табурет в помещении, где находились четыре трупа, которых Бадди с друзьями предстояло вскрыть. Трупы эти так не походили на людей, что не доставляли мне никакого беспокойства. У них была плотная, лилово-черная кожа, и от них исходил запах застоялого уксуса.
После вскрытия Бадди повел меня в зал, где стояли большие стеклянные сосуды с заспиртованными мертворожденными младенцами. У младенца в первой банке была большая белая голова, склоненная над крохотным скрученным тельцем размером с лягушку. В другой банке младенец был побольше, в третьей – еще больше, а в последней – вполне нормального размера. Казалось, он смотрит на меня с какой-то поросячьей ухмылкой.
Я ужасно гордилась тем, с каким спокойствием смотрела на все эти жуткие вещи. Единственный раз, когда я подпрыгнула от страха, – это когда коснулась локтем живота трупа, наблюдая, как Бадди препарирует легкое.
Пару минут после этого я ощущала на локте какое-то жжение, и мне пришло в голову, что труп, наверное, еще не совсем умер, потому что был чуть теплым, и я с тихим визгом слетела с табурета. Тогда Бадди объяснил мне, что жжение это – от формалина, и я снова уселась на табурет.