За час до обеда Бадди повел меня на лекцию о серповидноклеточной анемии и других болезнях с жуткими названиями. Во время лекции в зал ввозили больных на креслах-каталках, задавали им вопросы, потом снова увозили и показывали цветные слайды.
Мне запомнился один слайд с красивой смеющейся девушкой, на щеке у которой красовалось черное родимое пятно.
– Через двадцать дней после появления этого новообразования девушка скончалась, – объявил лектор, и все на несколько мгновений затихли. Потом зазвенел звонок, и я так никогда и не узнала, что это было за новообразование и почему умерла девушка.
Днем мы пошли посмотреть, как принимают роды. Сначала мы нашли в больничном коридоре бельевую, где Бадди взял для меня маску и моток марли. Рядом лениво слонялся высокий и толстый студент-медик, здоровенный, как Сидни Гринстрит[1]. Он наблюдал, как Бадди оборачивал мою голову слоями марли, пока та полностью закрыла мои волосы, а на лице остались лишь смотревшие поверх маски глаза.
Студент-медик неприятно хихикнул:
– Ну, хоть мама вас любит, – пробурчал он.
Я настолько погрузилась в мысли о том, какой же он толстый и как, наверное, несчастны все толстые, особенно молодые люди, потому что женщине придется перегнуться через его пузо, чтобы его поцеловать, что не сразу заметила издевку в его словах. Когда же я сообразила, что он, скорее всего, считает себя остроумным, и придумала едкий ответ, что толстяков любят только мамочки, он куда-то пропал.
Бадди внимательно смотрел на висевшую на стене деревянную табличку с рядом отверстий диаметром от серебряного доллара до тарелки.
– Очень хорошо, очень, – сказал он мне. – Прямо сейчас кто-нибудь и родит.
У двери родильной палаты стоял тощий и сутулый студент-медик, знакомый Бадди.
– Привет, Уилл, – поздоровался Бадди. – Кто сегодня принимает?
– Я, – мрачно ответил Уилл, и я заметила на его высоком бледном лбу крохотные бисеринки пота. – Я, и это мои первые роды.
Бадди объяснил мне, что Уилл уже на выпускном курсе и ему нужно принять восемь родов, прежде чем он получит диплом.
Затем он заметил какое-то оживление в дальнем конце коридора, где какие-то люди в ярко-зеленых халатах и шапочках двигались в нашу сторону в сопровождении медсестер, толкая каталку, на которой лежало что-то большое и белое.
– Не надо бы тебе это видеть, – пробормотал Бадди мне на ухо. – После такого зрелища тебе никогда не захочется иметь детей. Женщинам нельзя такое показывать, иначе это станет концом рода человеческого.
Мы с ним рассмеялись, потом Бадди пожал Уиллу руку, и мы все вошли в палату.