Тут я заметила, что кое-кто все-таки двигался, но это были какие-то незаметные птичьи движения, которые я сначала не различила.
Мужчина с землисто-серым лицом пересчитывал карты в колоде: одна, две, три, четыре… Мне показалось, что он проверяет, все ли они на месте, однако, закончив счет, он начал заново. Сидевшая рядом с ним полная женщина поигрывала деревянными четками, собирая их на конце веревочки, а потом – щелк, щелк, щелк – сбрасывая одна на другую.
Молодая девушка у рояля перелистывала ноты, но, заметив мой взгляд, резко наклонила голову и разорвала ноты пополам.
Мама тронула меня за руку, и я прошла за ней в комнату. Мы молча сели на продавленный диванчик, издававший скрип, стоило кому-то пошевелиться.
Затем я перевела взгляд с людей на буйство зелени за прозрачными занавесками, и мне показалось, что я сижу в огромной витрине универмага. Фигуры вокруг меня были не людьми, а манекенами, раскрашенными под людей и стоящими и сидящими в неестественных позах.
Я поднималась по ступенькам, глядя в обтянутую темным пиджаком спину доктора Гордона.
Внизу, в холле, я попыталась спросить его, что собой представляет шоковая терапия, но, когда открыла рот, не смогла произнести ни слова, а лишь выпучила глаза и уставилась на знакомое улыбающееся лицо, плывшее передо мной, словно тарелка, доверху наполненная обещаниями и самоуверенностью.
На самой верхней ступеньке темно-красный ковер кончился и сменился пришпиленным к полу простым коричневым линолеумом, тянувшимся вдоль всего коридора с закрытыми белыми дверями по сторонам. Идя за доктором Гордоном, я услышала, как где-то вдалеке хлопнула дверь и раздался женский крик.
Внезапно из-за угла перед нами появилась медсестра, ведущая под руку женщину в синем халате со спутанными, до пояса, волосами. Доктор Гордон уступил им дорогу, а я вжалась в стену.
Когда женщину тащили мимо нас, она размахивала руками и пыталась вырваться из цепких рук сестры, беспрестанно повторяя:
– Выброшусь из окна, выброшусь из окна, выброшусь из окна.
Коренастая и сильная, в заляпанном пятнами халате косоглазая медсестра носила очки с такими толстыми линзами, что из-за одинаковых круглых стекол на меня смотрели четыре глаза. Пока я пыталась определить, какие из этих глаз настоящие и какой из настоящих глаз косил, она вплотную приблизила ко мне свое лицо и прошипела с широкой заговорщической улыбкой:
– Она думает, что выбросится из окна, но она не выбросится, потому что на всех окнах решетки!
И когда доктор Гордон провел меня в комнату с голыми стенами в дальнем конце коридора, я увидела, что окна в этой части здания действительно зарешечены и на входной двери, на створках стенного шкафа и на ящиках письменного стола – на всем, что открывалось и закрывалось, – красовались замочные скважины, чтобы все можно было запереть.