Отчаяние (Набоков) - страница 52
Все это, помнится, промелькнуло у меня в головe именно тогда, когда я сидeл на скамьe с письмами в руках , -- но тогда было одно, теперь -другое; я бы внес теперь небольшую поправку, а именно ту, что, как бывает и с волшебными произведенiями искусства, которых чернь долгое время не признает , не понимает , коих обаянiю не поддается, так случается и с самым генiально продуманным преступленiем : генiальности его не признают , не дивятся ей, а сразу выискивают , что бы такое раскритиковать, охаять, чeм бы таким побольнeе уязвить автора, и кажется им , что они нашли желанный промах , -- вот они гогочут , но ошиблись они, а не автор , -нeт у них тeх изумительно зорких глаз , которыми снабжен автор , и не видят они ничего особеннаго там , гдe автор увидeл чудо.
Посмeявшись, успокоившись, ясно обдумав дальнeйшiя свои дeйствiя, я положил третье, самое озорное, письмо в бумажник , а два остальных разорвал на мелкiе клочки, бросил их в кусты сосeдняго сквера, при чем мигом слетeлось нeсколько воробьев , приняв их за крошки. Затeм , отправившись к себe в контору, я настукал письмо к Феликсу с подробными указанiями, куда и когда явиться, приложил двадцать марок и вышел опять. Мнe всегда трудно разжать пальцы, держащiе письмо над {118} щелью -- это вродe того, как прыгнуть в холодную воду или в воздух с парашютом , -и теперь мнe было особенно трудно выпустить письмо, -- я, помнится, переглотнул , зарябило под ложечкой, -- и, все еще держа письмо в рукe, я пошел по улицe, остановился у слeдующаго ящика, и повторилась та же исторiя. Я пошел дальше, все еще нагруженный письмом , как бы сгибаясь под бременем этой огромной бeлой ноши, и снова через квартал увидeл ящик . Мнe уже надоeла моя нерeшительность -- совершенно безпричинная и безсмысленная в виду твердости моих намeренiй, -- быть может , просто физическая, машинальная нерeшительность, нежеланiе мышц ослабнуть, -- или еще, как сказал бы марксистскiй комментатор (а марксизм подходит ближе всего к абсолютной истинe, да-с ), нерeшительность собственника, все немогущаго, такая уж традицiя в крови, разстаться с имуществом , -- при чем в данном случаe имущество измeрялось не просто деньгами, которыя я посылал , а той долей моей души, которую я вложил в строки письма. Но как бы там ни было, я колебанiя свои преодолeл , когда подходил к четвертому или пятому ящику, и знал с той же опредeленностью, как знаю сейчас , что напишу эту фразу, знал , что уж теперь навeрное опущу письмо в ящик -- и даже сдeлаю потом этакiй жестик , побью ладонь о ладонь, точно могли к перчаткам пристать какiя то пылинки от этого письма, уже брошеннаго, уже не моего, и потому и пыль от него тоже не моя, дeло сдeлано, все чисто, все кончено, -- но письма я в ящик все-таки не бросил , а замер , еще согбенный под ношей, глядя {119} исподлобья на двух дeвочек , игравших возлe меня на панели: онe по очереди кидали стеклянно-радужный шарик , мeтя в ямку, там , гдe панель граничила с землей. Я выбрал младшую, -худенькую, темноволосую, в клeтчатом платьицe, как ей не было холодно в этот суровый февральскiй день? -- и, потрепав ее по головe, сказал ей: "Вот что, дeтка, я плохо вижу, очень близорук , боюсь, что не попаду в щель, -- опусти письмо за меня вон в тот ящик ". Она посмотрeла, поднялась с корточек , у нея лицо было маленькое, прозрачно-блeдное и необыкновенно красивое, взяла письмо, чудно улыбнулась, хлопнув длинными рeсницами, и побeжала к ящику. Остального я не доглядeл , а пересeк улицу, -- щурясь, (это слeдует отмeтить), как будто дeйствительно плохо видeл , и это было искусство ради искусства, ибо я уже отошел далеко. На углу слeдующей площади я вошел в стеклянную будку и позвонил Ардалiону: мнe было необходимо кое-что предпринять по отношенiю к нему, я давно рeшил , что именно этот в eдливый портретист -- единственный человeк , для меня опасный. Пускай психологи выясняют , навела ли меня притворная близорукость на мысль тотчас исполнить то, что я насчет Ардалiона давно задумал , или же напротив постоянное воспоминанiе о его опасных глазах толкнуло меня на изображенiе близорукости. Ах , кстати, кстати... она подрастет , эта дeвочка, будет хороша собой и вeроятно счастлива, и никогда не будет знать, в каком диковинном и страшном дeлe она послужила посредницей, -а впрочем возможно и другое: судьба, нетерпящая такого безсознательнаго, наивнаго {120} маклерства, завистливая судьба, у которой самой губа не дура, которая сама знает толк в мелком жульничествe, жестоко дeвочку эту покарает , за вмeшательство, а та станет удивляться, почему я такая несчастная, за что мнe это, и никогда, никогда, никогда ничего не поймет . Моя же совeсть чиста. Не я написал Феликсу, а он мнe, не я послал ему отвeт , а неизвeстный ребенок .