Лоуренс также сгорал от желания узнать подробности ее похищения. Элизабет рассказала о синяках на ее теле, наполнив его сердце яростью при мысли о том, что они могли сделать с ней. Теперь, когда они лежали вдвоем, расслабленные, в широкой мягкой постели, она могла поведать ему все, что с нею случилось. Она не видела, как изменилось его лицо, когда она рассказывала о том, как притворилась, что упала в обморок, чтобы избежать объятий мастера Толланда. Однако когда он убедился, что ничего страшного с ней не случилось, ей удалось перевести разговор на более приятную тему.
Она провела рукой по его широкой груди и прошептала ему в ухо:
— Наверное, это должно было случиться, чтобы мы перестали скрывать нашу любовь. Скажи, мне снится, что ты любишь меня, или это все на самом деле?
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал ладонь.
— Я полюбил тебя с самого первого мгновения, когда увидел, моя красавица.
Оливия резко села в кровати, и ее волосы упали на него золотым водопадом. Она изумленно смотрела на него.
— Ты хочешь сказать — тогда, в монастыре!? Не может быть!
— Да, моя дорогая, — ответил он, целуя ее в кончик носа. — Именно там я увидел эту прекрасную дикую птицу, летящую вниз по холму, и почувствовал… м-м-м… некоторую пустоту… на своем запястье!
Он вытянул вперед сильную загорелую руку со сжатым кулаком, словно готовясь принять сокола. Оливия увидела, как сверкнули в улыбке его глаза и белые зубы. Радостное возбуждение поднялось в ней, и она улыбнулась ему в ответ.
— И тогда?..
— И тогда, маленькая птичка, я отправился за ней и нашел ее. И у нее был очень печальный вид. И я ее немного подразнил, чтобы посмотреть, есть ли у нее характер. — Он посмотрел на нее с лукавой усмешкой.
— Животное! Как тебе не стыдно!
Он резко притянул ее к себе и крепко поцеловал. Но она хотела слушать дальше.
— А потом?
— А потом я сказал хозяину этой птички, что она мне нужна. Немедленно. И ей сказал, что не могу ждать. А потом позволил ей улететь от меня, чтобы самому поймать ее еще раз!
Она хохотала так, что некоторое время не могла говорить. Очарованный, он смотрел на нее.
— Лоуренс Миддлвей, должна ли я верить тому, что ты угрожал матери-настоятельнице, и что ты все это подстроил… все эти дела с поместьем… только для того, чтобы?..
По его виду никак нельзя было сказать, что он в этом раскаивается. Его красивое лицо лучилось радостью, оттого что она теперь все знает.
— Но ты знал, что я влюбилась в тебя?
— Да, я это знал.
— И все же до сих пор не говорил мне, что любишь меня!
— Нет.
Его глаза потемнели от желания.