— Почему, Лоуренс?
Он вгляделся в ее лицо и увидел во взгляде доверие, которого раньше не было. Были боль и гнев, но сейчас он не замечал их, зато там появилось нечто новое — тепло и очарование.
— Ну, во-первых, тебе не нужна была моя любовь. Ты бы мне не поверила. Ты была такой обиженной и неуверенной в себе, что предпочитала думать, что все против тебя. Все, кого ты знала, и все, кого ты не знала. Ты так защищалась, правда?
Она молчала. Гарри. Настоятельница Антония. Генрих и Кэтрин. Сам Лоуренс. Да, она была уверена, что все эти люди — ее враги. Он все понял правильно.
— А во-вторых?
— Помнишь, что ты сказала мне, когда мы обменялись обручальными клятвами?
Оливия помнила. Она провела пальцем по его щеке и заглянула в глаза, не желая повторять вслух те слова и как бы прося принять ее молчание за ответ. Но это его не остановило.
— Так что же?
— Я поклялась, что заставлю тебя заплатить за все, — прошептала она.
— А я себе поклялся, что ты признаешь меня хозяином и захочешь моей любви еще до того, как я скажу тебе о своей.
— Но?..
— Но когда я тебя потерял, а потом нашел, я больше не мог скрывать от тебя свою любовь. Не хотел допустить даже мысли о том, что могу потерять тебя навсегда… — Последние слова он проговорил, уткнувшись лицом в ее волосы и крепко прижав ее к себе.
— О, Лоуренс! Какими мы оба были глупыми!
Когда некоторое время спустя он снова отпустил ее и растянулся на постели, она наклонилась над ним, обвив руками его шею.
— Что, моя птичка?
— Ты ведь знаешь, что я уже отреклась от своей клятвы? — Он молчал, взвешивая ее слова. — Ты сказал, что я сама не верю в то, что говорю.
Он отодвинул ее от себя и с таким глубоким пониманием посмотрел в ее глаза, что у нее по спине побежали мурашки. Она попыталась спрятать лицо у него на шее, но он удержал ее.
— Ты не верила в это даже тогда, когда это говорила!
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю? Потому что ты набрасывалась на все и вся. Сердилась на меня, на себя, на всех. И еще потому, что тогда это было все, что ты могла сделать. Пообещать отомстить мне. Как пойманный сокол, который бьет крыльями и кричит.
— Значит, ты не принял меня всерьез?
— Что ты! Конечно, принял. Сокол может серьезно ранить, если его не принимать всерьез.
— А я поранила тебя?
— Тебе бы хотелось думать, что — да, правда ведь, девчонка? — сказал он, заключив ее в объятия, извивающуюся, но совершенно беспомощную в его сильных руках. — Но, видишь ли, я люблю соколиную охоту и знаю повадки сокола. Поэтому заранее надел свою кожаную перчатку. — И с этими словами, смеясь, он опустил ее на кровать.