– Договорилась, а меня даже не спросила, хочу ли я, – буркнула Темань.
– Так, отставить. – В голосе Северги опять звякнула военная сталь; дочка всегда пугалась, услышав её – вот и плечи Темани вздрогнули. Смягчая резкость, навья слегка прижала эти красивые, покатые плечики, погладила. – «Хочу», «не хочу»... Жизнь плевала на наши хотелки. Ты ж вроде «большая девочка и сама свою судьбу решать можешь», нет? За ручку тебя водить я не буду. Я сделала, что могла, дальше сама крутись. Ну что, пойдёшь завтра насчёт должности?
Темань вздохнула. Северга легонько встряхнула её за плечи:
– Не слышу!
– Хорошо, пойду, – проронила девушка.
– Вот и умница. – Северга всё-таки развернула её к себе и поцеловала в тёплые и влажные от отвара губы.
– Ты чувствуешь себя в ответе за меня, – хмурясь, проговорила Темань. – Не стоило так беспокоиться, я бы сама как-нибудь...
– Вижу я, как ты «сама», – хмыкнула Северга. – Пока тебя не пнёшь, ты с места не сдвинешься.
Темань нахохлилась и прильнула к её груди усталой пташкой, и навья с недоумением и досадой поморщилась: так ведь и впрямь за добренькую можно сойти. Искусать её, что ли, в постели хорошенько? Нет, ей завтра насчёт должности идти, ещё не хватало всяких нательных «украшений». Сегодня, пожалуй, сладкая нежность.
Позже, окутанная прохладой ночи (после десяти вечера в доме наставала пронзительная зябкость – по каким-то неведомым неизменяемым настройкам, заданным Воромью), Северга любовалась обнажённой спящей девушкой. Та во сне сжимала ноги вместе, словно желая подольше удержать в себе эхо наслаждения, которое Северга долго и основательно плела ловким языком, но не словесно, а «поцелуями» ниже пояса – самозабвенными, безотрывными. Соединив себя с Теманью жгутом из хмари и лаская ртом этот лакомый кусочек, навья тут же получала сладостную, ослепительно-щедрую отдачу. Доведя Темань до полного изнеможения и измучившись сама, Северга зачем-то поцеловала заснувшую девушку в лоб. Что-то покровительственное, неуместно-родительское было в этом. «Неужели я люблю тебя, дочь моего врага?» – думалось ей.
Нет, сердце навсегда осталось в Верхней Генице – в жарко натопленной комнате, под подушкой у Рамут, и дочкины ладошки держали его крепко и единовластно.
*
Выбираясь из остывшей воды, Северга чувствовала приятную тяжесть в теле. Полотенце растирало кожу, а в купели осталась вся усталость и грязь, душевная и телесная. Чистейшая, пахнувшая сухими благовониями крахмальная рубашка уже ждала её, а к ней – жилетка, шейный платок, штаны и мягкие чёрные сапоги с отворотами. Гражданский наряд, но дома сойдёт и такой.