Темань лежала в купели с чаркой плодового вина, не вытирая текущих по щекам слёз, а Северга облачалась в тёмные доспехи. Парадную саблю сменил тяжёлый меч, а щегольскую шляпу – шлем в виде жуткого звериного черепа.
Золотоволосая навья в служебном кафтане работала с бумагами за своим столом и принимала посетителей, записывая их имена в большую тетрадь, а глаза Северги льдисто сверкали из прорезей шлема. Её меч ударял о щит в едином грохочущем ритме.
Темань шагала по вечерней улице, направляясь после службы домой, когда около неё остановилась повозка градоначальницы. Дверца распахнулась, и оттуда выглянуло приветливо улыбающееся, румяное лицо главы города.
– Позволь тебя подвезти домой, дорогая Темань. Сегодня холодно.
– Благодарю, госпожа, – учтиво улыбнулась та. – Я люблю ходить пешком.
И она продолжила путь, поскрипывая сапожками по снежному накату на мостовой. В это время Северга, воздев меч к серым тучам, рычала белозубой пастью:
– Вперёд, ублюдки! Ни шагу назад! Кто побежит – того сама порешу!
И бойцы с рёвом мчались вперёд, сшибаясь с противником грудь в грудь. Брызгала кровь, кучно ложась пятнами на доспехи Северги и её отчасти прикрытое щитками шлема лицо. В перерывах между битвами, сидя у костра, она читала отчаянные, длинные, красивые письма от Темани с мольбами о прощении, но оставляла их без ответа – бросала в огонь.
Часть 3. Три запретных слова
Северга казалась недосягаемой и неуязвимой, но вражеское оружие однажды настигло её.
– Везите меня в Верхнюю Геницу, к тётке Бенеде, – шевеля мертвенно-серыми губами, прошептала она. – Там и дочка моя живёт... Испугается девочка, конечно, но что поделать...
Перелом позвоночного столба с разрывом спинного мозга сделал её тело чужим и бесчувственным ниже пояса. Там были просто два бревна, которые хоть руби, хоть пили, хоть стругай – ничего не почувствуют. Сослуживцы прикрывали её от дождя плащами, а над Севергой ползло бесконечное холодное небо Нави. Ночь сменялась днём – навья сбилась со счёта, сколько раз.
Когда вокруг поплыли горные вершины, а в груди разлилось умиротворяющее тепло, она поняла: Рамут близко. Вскоре над нею склонилось суровое лицо костоправки – чернобровое, с бакенбардами:
– Ну вот, опять тебя угораздило, дорогуша...
А сердце светло ёкнуло от звонкого голоска:
– Матушка! Что с тобой?
Северга растворилась в этом неземном, сияющем личике, утонула в этих глазах – чудесных, сапфирово-чистых, в обрамлении густых ресниц. Рамут начинала превращаться из ребёнка в очаровательную девушку, и навья вдруг замерла в немом восхищении, забыв о дыхании: «Боги, как она прекрасна. Неужели это моё дитя?» А Бенеда, обняв Рамут за плечи, подбадривала не то её, не то Севергу: