– Красавица, дай напиться, – услышала девочка.
Голос – холодный, как клинок на морозе. Мужской или женский – не поймёшь. Поскрипывая по снегу окованными в стальные чешуйки сапогами, к колодцу шёл рослый воин в чёрном плаще и тёмных доспехах. Шлем он нёс в руке, и гладко зачёсанные чёрные волосы лоснились, словно маслом пропитанные. Лицо воина пересекал шрам, а глаза... Это была светлая, ледяная и острая сталь, жуткая и пронзительная. Сплав безумия и бесстрашия, жестокости и насмешливости холодно вонзался в душу, и колени подкашивались, словно на краю пропасти. Морозные искорки мерцали в мрачной глубине зрачков, прорастая тонкими ледышками в сердце. Рамут попятилась, вжавшись спиной в каменную колодезную стенку. Воин зачерпнул воду ковшиком из ведра, отпил несколько глотков, а остатки выплеснул на снег. Рука в чёрной кожаной перчатке приподняла лицо Рамут за подбородок.
– Не поздороваешься?
– Здр... Здравствуй, господин. – Язык девочки прилипал к нёбу, как только что – руки к дужке ведра.
Жёсткие губы воина с пронзительными глазами чуть покривились в усмешке – одним уголком.
– «Господин», – хмыкнул он. – Совсем, что ли, не узнаёшь?
Сильные руки подхватили Рамут, и страшные, снежным бураном выстуживающие душу глаза оказались совсем близко – до обморочной слабости, до колкой боли под сердцем. Девочка зажмурилась, ощущая ладонями холодную сталь доспехов, а щекой – тёплое дыхание гостя.
– Посмотри на меня. – Короткий, отрывистый приказ кольнул сердце иголочкой.
Рамут не могла заставить себя разомкнуть веки и снова встретиться взглядом с этими пугающими глазами. Сердце совсем зашлось в груди, а морозный воздух резал горло. Девочка закашлялась.
– Открой глаза. Ну? – Снова приказ, уже более нетерпеливый. Неповиновение грозило леденящей опасностью...
– Не убивай меня, господин, прошу тебя, – пискнула Рамут еле слышно, вжав голову в плечи и по-прежнему не открывая зажмуренных век.
Её щеки коснулся вздох.
– Никто тебя не собирается убивать, глупая козявка.
Это слово – «козявка» – прорезалось из глубин памяти светлой искрой, и глаза Рамут распахнулись сами навстречу разящей стали этого непереносимого взора. Воин смотрел без улыбки, пристально, и острие его взгляда пластало душу Рамут на лепестки.
– М-м... – только и смогли промычать слипшиеся губы девочки.
Не спуская её с рук, воин прошёл в дом. Младшие сыновья Бенеды мыли полы, старший муж растапливал камин. При виде гостьи он поднялся с корточек.
– Здравствуй, Северга. В отпуск?
Воин молча кивнул и опустился в кресло. Рамут оказалась зажатой между его коленями. Стащив перчатки, он уже открытыми, тёплыми ладонями взял лицо девочки и опять обжёг леденящим взором.