– Ну, может, так оно и лучше, если ты не станешь привязываться ко мне, – загадочно проговорил он. – Ладно, ступай.
Ощутив свободу, Рамут убежала под лестницу и вскарабкалась на сундук с домашней утварью. Из этого относительно безопасного места она могла исподтишка наблюдать за женщиной-воином по имени Северга. Это имя, чёрный плащ, а ещё «козявка» – всё это рвалось с трясущихся губ Рамут невразумительным «м-м-м» – первым звуком самого родного слова. Северга же задумчиво смотрела на огонь, словно потеряв к девочке всякий интерес. Её больше обрадовала чарка горячительного, которую гостеприимно поднёс ей Дуннгар. Выпила она с удовольствием – единым духом и до дна, утёрла губы и со стуком поставила посудину на поднос.
– О, вот это очень кстати. Мороз такой, что кишки в ледышки превращаются.
– Ага, зима нынче суровая выдалась, – поддержал разговор о погоде квадратно-кряжистый, темнобровый и сероглазый старший муж хозяйки дома. – И снега много. Но это – к урожаю.
Севергу урожай, очевидно, мало волновал. Она спросила:
– Тётя Беня – как? Здорова?
– А что ей сделается? – хмыкнул Дуннгар. – К соседям вот отправилась, роды принимать.
– М, – кивнула Северга. – Понятно. Всё тут по-старому, значит.
– Точно так, – поклонился Дуннгар. – Живём, хлеб жуём. Доченька вот твоя подрастает. В Бенедином искусстве костоправном уже кое-что смыслить начинает. Видит недуги костяные.
Рамут под лестницей замерла, сжавшись в комочек: неужели этот вынимающий душу взгляд, полный смертоносной остроты, снова обратится на неё? Нет, обошлось. Северга знаком попросила ещё выпить, и Дуннгар вновь наполнил чарку.
– Обед скоро будет, – счёл он необходимым сообщить. – Госпожа Бенеда велела её не ждать сегодня, ежели роды затянутся.
– Вы не обращайте на меня внимания, – кивнув, проронила гостья. – Занимайтесь своими делами. Я посижу пока, отдохну.
– Может, разоблачишься от доспехов-то? Удобней отдыхать будет, – услужливо предложил Дуннгар. – Будь как дома.
– Благодарю.
Северга поднялась, сбросила плащ на его руки, и он бережно повесил его на гвоздик, поближе к теплу камина – чтоб просыхал. Под доспехами у неё была чёрная приталенная куртка-стёганка, из-под горловины которой виднелся кружевной воротничок рубашки – некогда белый, а теперь засаленный до желтизны. Несмотря на это, чувствительный нос Рамут не уловил от неё той жуткой вони, которая обычно исходила от воинов, не мывшихся порой месяцами. Северга принялась цедить хмельное из чарки медленно, задумчиво глядя на огонь, а Дуннгар вернулся к своим хлопотам. Проходя мимо лестницы, он увидел Рамут и нагнулся.