Объясняя пробелы в своих показаниях, Кулачков ссылался на опьянение, давнюю травму головы, на то, что все происходило как во сне — очень быстро, потому он так смутно помнит детали происшедшего. Следователь, однако, путем допросов установил, что Кулачков вообще никогда не напивался допьяна, не ругался и не скандалил в семье, был дисциплинирован, активно участвовал в общественной жизни коллектива (так значилось в присланной с завода производственной характеристике), по работе замечаний не имел. В прошлом он перенес две тяжелые полостные операции, всячески избегал конфликтов, прежде никогда ни с кем не дрался и даже не ругался.
Трудно было поверить и тому, что тщедушный, низкорослый Кулачков мог подраться с атлетически сложенным Лугановым и не получить при этом никаких телесных повреждений. Арестованный, однако, стоял на своем. Тогда следователь назначил еще одну экспертизу ножа — физико-техническую, а затем его биологическое исследование. Они не подтвердили, что найдено орудие убийства, — на нем не оказалось ни следов крови, ни микроволокон одежды потерпевшего.
Дело пора было направлять в суд, а сомнения не только не покидали следователя, но и все более укреплялись. Если верить Кулачкову, ссора между ним и Лугановым была вызвана ревностью последнего и возникла внезапно, когда они шли от угла дома до автобусной остановки, то есть всего около сорока метров. Потом ссора переросла в драку, которая для худосочного Кулачкова обошлась вообще без телесных повреждений. Чтобы драка дошла до поножовщины, нужна была вспышка острой обоюдной ненависти, которая одним ударом ножа в бок едва ли могла разрядиться.
«Конечно, — рассуждал следователь, — видя, что Луганов упал, Кулачков мог опомниться. И что же он тогда сделал? Нет, он не бросился помочь товарищу, с которым проработал бок о бок многие годы, но и не поспешил скрыться, а побрел не торопясь через весь город за ключами от своей квартиры. Примерно через час после убийства он как ни в чем не бывало пришел к матери, поговорил с ней о том о сем и даже не попытался убежать от работников милиции, хотя от соседей узнал, что те ждут его.
Но, может, он уже раскаялся в содеянном? Ничуть не бывало! На первом допросе он не признавал себя виновным в убийстве. Чтобы так себя вести, сохраняя полное спокойствие и невозмутимость, нужно либо обладать особым опытом и дерзостью преступника, либо быть не вполне нормальным. Однако ни ранее судимым, ни психически больным Кулачков не был. Но если убийца не он, то кто же тогда зарезал Луганова? И почему Кулачков оговорил себя?»