Сколько их было, этих долгих и, как я сейчас понимаю, достаточно счастливых лет, прожитых вместе, когда собирались всей большой семьей на праздники, дни рождения, встречали гостей, провожали подросших детей в другие города на учебу и работу, прощались с родственниками, отправлявшимися кто в дальние страны, кто, к сожалению, в мир иной. Дети незаметно вырастали, и только по зримым переменам в их внешнем облике мы осознавали, что сами потихоньку стареем. Войдя с Семеном в опасный возраст зрелости, именуемый кризисом второй половины жизни, который у нас совпал с периодом «пустого гнезда» (сын, окончив университет, уехал в столицу ради многообещающих карьерных продвижений), мы неожиданно для всех развелись. Не буду говорить о причинах – они, конечно, были, – отмечу только, что все прошло относительно цивилизованно: без судебных разборок, материальных убытков и душевных потерь. Родителям решили не говорить, чтобы не травмировать стариков столь неприятным событием.
Фире Наумовне, как и ее мужу, было в то время под восемьдесят, и оба уже болели. Свекровь, как человек, проработавший всю жизнь в медицине, без конца лечила своего «невозможного Зяму»: таскала его по больницам, поила травяными отварами, делала уколы, следила за давлением и измеряла сахар в крови. Несмотря на эту самоотверженную заботу, было заметно, что вдвоем им тяжеловато – сказывались возрастные изменения характера. Фира Наумовна постоянно раздражалась, дергала мужа по пустякам, сердилась и обижалась, если он делал что-то не так или начинал спорить, устраивала истерики дочери, которая, унаследовав от матери чувство семейного долга, все свободное время посвящала уходу за родителями. Старенький Зяма уставал от перепадов настроения у супруги и инициированных ею нелепых семейных скандалов. Но в отдельности от Фирочки своей жизни уже не представлял и шутил по этому поводу, что его любовь к жене переросла в бытовую и медицинскую зависимость.
Зимой, почти сразу же после празднования своего юбилея, свекровь тяжело заболела гриппом, слегла, долго лечилась, но не захотела вставать с постели, даже когда пошла на поправку. Она жаловалась на физическую слабость и невозможность что-то делать по дому, так как из-за глаукомы быстро теряла зрение. Немощный Зяма тоже не мог справиться с бытовыми проблемами, и мы наняли для стариков сиделку. Деревенского вида бабенция справно вела хозяйство, но не могла понять болезненной привязанности супругов друг к другу и, когда начинались привычные для них семейные стычки, прогоняла Зяму из спальни, в которой лежала его больная жена, и категорически запрещала там появляться. Зяма выдерживал в одиночестве от силы час-полтора, а потом снова рвался в комнату супруги. Находясь в преклонном возрасте, он умудрился сохранить критичный ум и ясную память, поэтому частенько садился подле лежащей на кровати Фиры и пересказывал ей прочитанные книги, все больше о войне, которые помнил во всех подробностях, или едко комментировал газетные публикации о политических событиях в стране и мире. Мы регулярно приходили к родителям: нужно было то принести продукты, то искупать стариков, то сделать генеральную уборку. «Лю́данька, старость – это гадость», – объясняла свекровь свое физическое состояние и, испытывая неловкость из-за того, что сама не может справиться с домашними делами, все норовила отговорить меня от запланированной уборки.