– В конце концов, – Ахмед хитро поглядел на брата и принял преувеличенно скромный вид, – батюшке видней, кого приглашать. Мы же увидим претендентов на соревнованиях, верно?
Улыбка Яхьи стала откровенно хищной.
– Верно, – хмыкнул он. – Вот только там, где будет происходить настоящее единоборство, никого из почтенных глав семейств не окажется. А знаешь, я начинаю находить определенную… прелесть в жизни при гареме.
– Да уж, – прищурился Ахмед. – Главам семейств вход в султанский гарем, вне всяких сомнений, заказан.
– И если наш новый соперник по тренировкам осмелится, к примеру, оскорбить нас или нашего отца, да хранит его Аллах…
– Это будет очень, очень нехорошо. – Ахмед уже покусывал губы, чтобы вновь не расхохотаться. Глаза Яхьи хитро и весело блестели. – Конечно же, мы не должны общаться с таким недостойным юношей.
«И кто докажет, что он оказался именно таким недостойным?» – завершил он про себя невысказанную мысль.
На площадке для тренировок очень легко остаться наедине с неудачливым претендентом на внимание шахзаде. А еще легче – подстроить ситуацию, при которой бедолага сам полезет в ловко расставленную для него западню.
Вообще-то, Ахмед искренне надеялся, что до подобного не дойдет. Сыновьям султана нелегко проводить дни в одиночестве, друзья – это благословение Аллаха, и если есть возможность ими обзавестись, то такого шанса упускать нельзя. Однако наивным молодой шахзаде давно уже не был. Он понимал, как страстно влиятельные отцы семейств будут жаждать пропихнуть своего сына или внука туда, где можно преуспеть. И в эти игры Ахмед играть не желал.
* * *
Этого евнуха Яхья ранее не видел. Кожа его была значительно светлее, чем у прочих, а черты лица были довольно правильными – ни расплющенного носа, ни толстых губ… Даже полнота, естественная для евнухов его возраста (а этот был немолод), не портила его внешнего вида.
Полосатый халат свидетельствовал, что евнух этот давно уже работает в гареме султана. Впрочем, Яхья понимал, что халат-то достать много кто в состоянии. Но вот привычки и ухватки подделать уже сложнее. Кажется, евнух и впрямь давно уже находился здесь.
Почему же Яхья никогда его не видел?
Юный шахзаде на память не жаловался, а привычку обращать внимание на всех, выделять отдельные лица и накрепко увязывать их с именами завел достаточно рано – сразу же, как только понял, что это помогает налаживать с людьми хорошие отношения. У братьев были матери, которые защищали их и боролись за них. Его же достопочтенная матушка покоилась в роскошной тюрбе, и в гареме о ней старались не вспоминать. Была ли женщина, не было ли… И точно так же относились и к Яхье. Он с детства знал, что неудобен. Неудобен для братьев, которые чуть что бежали к мамочкам. Очень неудобен для Халиме-султан и Хандан-султан – ведь каждая из них мечтала стать валиде, а не прозябать в отдаленном дворце после смерти мужа. Отцу Яхья тоже не нравился – впрочем, тут шахзаде готов был проявить снисходительность, ибо султану Мехмеду не нравился ни один из его сыновей. Ахмеда он назначил своим преемником просто по праву старшинства – причем, возможно, ошибочно: эх, не было тогда во дворце той английской диковинки, гидравлиды с фигурками… она ведь еще и время отмеряет с точностью куда большей, чем промежутки между сменой стражи и часами положенных молитв…