Сейчас, когда в этот чертов переулок сбежалось, кажется, полгорода, оставаться на улице не было никакого смысла. Несчастному, на которого напал зверь, помочь уже никто не способен. Сказать по правде, Дмитрия больше волновал не несчастный пьянчужка, а Софья.
…Он увидел зверя в тот самый момент, когда прогремел выстрел. Собственно, и не зверя он увидел, а черную тень с желтыми немигающими глазами. Отчего-то показалось, что зверь огромный, куда больше обычного волка. А может, просто у страха глаза велики. Дмитрий ведь испугался тогда не на шутку, застыл как вкопанный. И если бы зверю вздумалось напасть, стал бы легкой добычей. Но зверь отвлекся. И когда Дмитрий понял, на кого именно, к страху прибавилось отчаяние.
Он велел ей сидеть дома и запереть дверь. Не послушалась, пошла следом, с бесполезным ружьем. Что-то подсказывало Дмитрию, что, даже попади Софья в зверя, с тем ничего не случилось бы. Это была странная, совершенно иррациональная уверенность, не имеющая ничего общего с тем, что творилось прямо у него на глазах. И он закричал, заорал что есть мочи, отвлекая внимание на себя, давая этой отчаянной дуре хоть крошечную возможность спасти свою жизнь.
Наверное, оба они родились в сорочке. Потому что иначе как чудом назвать то, что случилось потом, было нельзя. Проснувшиеся, прибежавшие на крики люди спугнули зверя, отвели беду. А Софья держалась молодцом. Не падала в обморок, не билась в истерике и даже не плакала. Она просто отказывалась заходить в дом Никитичны из-за выпачканных кровью ног. Ноги Дмитрий вымыл, насухо вытер льняным полотенцем, отнес Софью в дом, а сам вернулся на улицу. Вот только на улице он был лишний, люди метались, кричали, суетились. Брехали собаки, голосили женщины. Тело несчастного пьянчужки уже накрыли какой-то холстиной, которая тут же покрылась бурыми пятнами. Дмитрий поднял с земли ружье, осмотрел пристально, погладил резной приклад. Ружье было стоящее, дорогое. Отцу бы понравилось.
…Софья стояла у печи, прижавшись ладонями к ее беленому боку. Слава богу, взгляд ее был осмысленный, значит, психика ее если и пострадала от произошедшего, то не слишком сильно.
– Он убежал? – спросила она Дмитрия. – Волк убежал?
– Да. А вам, Софья… – От волнения он снова забыл ее отчество.
– Петровна.
– А вам, Софья Петровна, следовало остаться дома и не подвергать свою жизнь опасности.
– Вы свою подвергли.
– Я мужчина.
– Ну конечно. – Она посмотрела на него с насмешкой, и сразу же стало ясно, что он имеет дело с девицей излишне самостоятельной и, как это нынче модно говорить, эмансипированной. – Я вам жизнь спасла, между прочим.