Слишком уставший, чтобы спорить, Марк просто пошел по коридору. Он не стал бежать и даже шел не особенно быстро. Его плечи опустились, с мокрых от дождя волос на шею стекали ручейки. Когда медсестра с красным негодующим лицом поравнялась с ним, Марк проигнорировал ее, словно она была мухой, жужжащей вокруг его головы, и даже не ускорил шаг.
Пациентка, которая вышла в холл, — женщина с окрашенными хной волосами, в боа из перьев на шее, отскочила от Марка, будто он был потенциальным насильником, хватаясь за ворот своего розового атласного халата, а костлявый молодой человек, который был похож на человека, пережившего концентрационный лагерь, со впалыми щеками и бритой головой, лишь окинул его беглым взглядом, когда тот проходил мимо.
Марк застал Фейс лежащей на кровати в своей комнате; она слушала диск Шуберта, который он ей подарил. Она села, и Марку показалось, что он увидел в ее глазах вспышку тревоги, затем выражение ее лица смягчилось.
— Все в порядке, Адель, — ясным ровным голосом произнесла Фейс, обращаясь к медсестре. — Я говорила с доктором Файном. Он сказал, что все в порядке.
Старая мегера продолжала разглагольствовать еще некоторое время: «Правила есть правила… как могу я выполнять свою работу, если люди не… они платят мне недостаточно, чтобы…» Но наконец она удалилась в холл, бормоча что-то себе под нос.
— Уф! — Фейс вздохнула, затем улыбнулась своей шаловливой улыбкой. Когда она встала, чтобы выключить плеер, Марк заметил, что она набрала несколько фунтов, и это подбодрило его.
Он улыбнулся и подошел к Фейс.
— Я очарован, как сказала бы моя мама.
— Не обращай внимания на Адель.
— Что это с ней?
— Она боится, вот и все.
— Чего?
— Что в один прекрасный день мы, пациенты, будем бегать по приюту.
— Это внесло бы разнообразие в ее жизнь.
Марк почувствовал, что его мрачное настроение отступило. Это был один из хороших дней Фейс. За исключением теней под глазами, похожих на следы от синяков, она была почти такой же, как до болезни. Он опустился на кровать рядом с женой, сдерживая желание вытянуться и закрыть глаза.
— Ты выглядишь уставшим, — сказала Фейс, участливо изогнув бровь.
— Сегодня был тяжелый день.
— Ты высыпаешься?
— В такую жару? — Температура воздуха всю неделю не опускалась ниже сорока градусов.
Дождь с грохотом бил по стеклу. Буря разогнала жару, но Марк сомневался, что этой ночью он будет спать лучше.
Фейс рассматривала его с выражением, которое он слишком хорошо знал: полусердитое, полусмирившееся. Она знала, что его что-то терзает, но ждала, пока он сам будет готов сказать ей — или пока она не потеряет терпение. Фейс вела себя так же, когда умирала его мама: она долго терпела его молчание, ожидая, пока Элли будет похоронена, а потом с такой же непоколебимостью, с которой она только что говорила с медсестрой, сказала: