Счастливее? Анна задумалась о том, сколько времени прошло с тех пор, как она ощущала что-то большее, чем проблески удовлетворения. Нет, это не для счастья; это для того, чтобы спасти другого человека. И если она не пройдет через это, под угрозой окажется ее собственная психика.
На следующий день после беспокойной ночи в отеле Анна и Лиз отправились в путь ни свет ни заря. Руководствуясь картой, которую им выслали вместе с другими материалами, они нашли нужный поворот и свернули на аллею, вдоль которой росли густо посаженные деревья. Спустя несколько минут сестры вылезли из машины и очутились на открытом всем ветрам холме с кучкой низких домов из красной древесины, соединявшихся дорожками, из окон которых, должно быть, открывался великолепный вид на океан. Это место можно было бы принять за шикарный укромный отель, если бы не предусмотрительный знак, гласивший «ТОЛЬКО ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ». Анна и Лиз присоединились к остальным участникам Недели семьи (всего их было около сорока), бродивших по кафетерию, где они попивали кофе и маленькими кусочками откусывали бублики, перед тем как, вооружившись буклетами и бейджами, направиться на установочную лекцию в конференц-зал номер два, находившийся в соседней комнате.
К тому моменту как сестры заняли свои места, конференц-зал, уставленный рядами складывающихся стульев, стоявших перед классной доской и трибуной, был наполовину заполнен людьми. Семьи сидели группами, обозначенными пустыми стульями по краям. Все они выглядели ненамного счастливее, чем Анна и Лиз. Внимание Анны привлекла семья, которую она мысленно назвала Деревенскими Мышами, — глава семьи с длинной белой бородой и в рабочей спецовке, его жена, похожая на Минни Перл, и четверо крепких сыновей. За ними сидели расфуфыренные мистер и миссис Готроки, жена испуганно оглядывалась по сторонам, словно ища глазами таких же, как она, выживших после кораблекрушения и выброшенных на берег пассажиров, а их дочь-подросток всем своим видом давала понять, что этому собранию она предпочла бы кораблекрушение. Рядом с Анной и Лиз парочка из Индии что-то тихонько бормотала друг другу, сари женщины радовало глаз приятным всплеском цвета в море бежевых складных стульев. Семья сзади них словно сошла со страниц пьесы Уильямса Теннесси[9]: дородный пожилой мужчина с флоридским загаром громко говорил, растягивая слова на южный манер; его жена, а вернее его тень, сидела, обмахиваясь буклетом, и классифицировала собравшихся, и ее роскошные кудри трепетали вокруг шеи.
Анна взглянула на сестру. Лиз была одета как раз для неустойчивой погоды в Малибу — сейчас туман, через минуту солнце — в кремовые брюки из хлопчатобумажного твида и бирюзовую рубашку с открытым воротом, хлопковый свитер она накинула на плечи. Сестры обменялись взглядами, и Анна вспомнила об одной дурацкой игре, в которую они играли в детстве: что бы ты предпочла — быть уродиной с мозгами или красавицей, но абсолютно тупой; идти обнаженной посреди дня или одетой, но ночью и по темной аллее, выйти замуж за уродливого богача или красавчика нищего? Если бы они сейчас сыграли в эту игру, выбирая сидеть ли здесь или удалить больной зуб, Анне не нужно было бы спрашивать, что выбрала бы ее сестра.