Наш Вань-Вань-Чун, поначалу старался не любопытствовать, но потом его прорвало и он потребовал обрисовать в подробностях каждое движение и каждую мелочь в ощущениях, на что убил две тренировки, заставляя каждого повторить все, что тогда проделал я. Он был по доброму горд, и имел на это полное право, потому как в моих движениях полностью прослеживалась его школа, запомненная мышцами и примененная автоматически, не задумываясь.
При выпуске из училища я подарил ему эту бритву, так ни разу ей и не попользовавшись – отдавая ему дань его заслуг за участие в моем возмужании и становлении. Да и не известно чем бы еще все тогда закончилось не будь у меня привитых им навыков. Одной безбашенности и смелости мало, что бы достигнуть цели, зато часто достаточно, чтобы или глупо выглядеть, или лишиться здоровья, а то и вообще все потерять.
* * *
Перекрытый на выходах курсантами, вагон обычной электрички нес нашу роту в сторону новых испытаний, которые для меня утяжелялись разлукой с человеком, ради которого я с сегодняшнего дня не курил и это самое меньшее, чем я мог доказать свое отношение (хотя разве нуждается подобный обоюдный всплеск в доказательствах), замешанное на чувстве, мощнее которого еще ни к кому не испытывал, а главное взаимном и как оказалось, неизменно сильном до самого конца.
Не доезжая двух остановок «Камень» – старший лейтенант Каменев, командир взвода в составе которого я проходил обучение, скомандовал:
– Третий взвод, «к вагону»… – Предупрежденные за пять минут о надвигающемся марш – броске, причем только для нашего взвода, остальные четыре насмешливо оставались на своих места, а особенно остроумные предлагали курево или свои лыжи – «гробы» с резиновыми креплениями, одевающиеся прямо на сапоги.
Убедив себя, что это к лучшему – как минимум легкие отчистятся, я как мог, добавлял шуму к топоту, выбегающих молодых людей в форме, обвешанных разной всячиной от подсумков под магазины с боеприпасами и противогазов, до самих АКМ и забитых разным всяким вещмешков. Надо было умудриться не застрять в проходах, неся еще торчащие в разные стороны лыжи и палки к ним.
Обещанной лыжни не оказалось, и время в пути растянулось более чем вдвое. Но удрученных и понурых не было, тем более, что не хотелось пасовать и отставать от «старлея», выполнявшего, еще старшиной, свой интернациональный долг и потерявшего на этой стезе не только здоровье, но и часть организма – «отстрелянную» почку.
Предполагалось прибыть к финальной точке к отбою, но навалившаяся беспросветная темнота заставила привал плавно перейти в обустройство лагеря, а заодно научила переносить и холод, и усталость, в пусть и небольшой но мороз: -15 градусов по Цельсию. Нарубив лапника и уложив его на место уже прогоревших, специально разожженных для этого кострищ, успевших не только немного растопить верхний слой земли, но и чуть прогреть и высушить его.