…Шум речи мечей взлетал в небеса, улыбались Асы, Асиньи, внимали ему, пили мед. Пел огонь битвы — враг искусен, но громче крик великанши щита, и брани рубашка ей не преграда. Поднят парус меча, не увидел удара битвы ясень, и лебеди ран дождутся поживы! Вода моря раны прольется на землю, впитается в пыль…
Мда. Не стать мне сказителем.
Полз дорогой ножен,
Змей жестокий битвы,
Дотянуться тщился,
За рекою боя.
Лист морского древа,
Ждал брони погибель,
Но крушитель шлема,
Обманул преграду.
Сока ран напилась,
Великанша сечи,
Дуб щита повален,
Сок на землю хлещет.
Лесоруб удачлив:
Ясень ратной вьюги,
Срублен им под корень,
Но с корою целой.
И скальдом тоже не стать.
Но что кора цела у сего «ясеня» — не может не радовать: комплекцией Мортен похож на меня. Кольчуга у него больно уж хороша, я буду носить ее.
Да и вообще — ни к чему корявые драпы, когда прозвучало уже то, что прекраснее всех виршей на свете: не бывать ничему слаще пения секиры, рассекающей броню и плоть врага!
Фрайхера Кристена мы с Уиллом разделали, как кабана на праздник зимнего солнцеворота.
Когда могучий Никола отправился нюхать землю, Мортен лишился последних остатков мужества. Под полумаской шлема его лицо побледнело еще сильнее, чем было, я уж подумал, что сердце у него от страха остановилось. Но нет, он просто понял, что его ждет. Будь у него больше силы в костях, или больше умения, он развалил бы мне ребра и остался против Уильяма один-на-один, с неплохими шансами на победу, но ему не срослось. Удача была не с ним.
Я зашел ему с левого борта, со стороны щита, а Уилл отправился пугать его справа. Мортен все это видел, но как-то воспрепятствовать даже не попытался. Ну не считать же такой попыткой щелчок мне по щиту, после которой он, к тому же, едва не остался без руки. Потом мой друг попытался долбануть (иначе и не скажешь) Мортену по шлему. Выглядело это примерно как на детской игрушке, на которой два медведя колют дрова. Не попал, естественно, зато отвлек, а я уже был рядом. Удар обухом секиры в умбон Мортенова щита, движение на замах для удара в голову — и он послушно поднимает свой щит, и закрывает себе же обзор.
И остается калекой: я рубанул его секирой под колено, прямо в сустав.
Парень жалобно, как-то по-заячьи взвизгнул, нога его с чавканьем подломилась под странным углом.
Шаг вперед, ему за спину, и сильный удар обухом промеж лопаток довершил дело.