Он склонил голову, стараясь спрятать взгляд, не показывать, что в гневе. Даже зубы сжал, чтобы не скрипеть.
Воеводе понравилось унижение столичного сыщика. Он довольно улыбнулся и, огладив себя по выпирающему животу, сказал:
– Хорошо, господин следователь. Пойду навстречу, памятуя ваши заслуги. Есть у вас сутки. Токмо поспешайте – пошло времячко, затикало!
Петра посадили под домашний арест. Это была ещё одна уступка, которую Иван сумел выбить у Фёдора Прокопича. Пришлось, правда, напомнить все заслуги брата: и то, как он помог разгромить шайку Сапежского, и как спас жизнь самого воеводы.
Фёдор Прокопич недовольно мялся, однако соизволил отдать приказ, по которому Петра скрытно посадили в карету с занавешенными окнами и столь же скрытно доставили на постоялый двор. Для охраны приставили солдата, возложив столование на Елисеевых. Дескать, тебя караулят, ты и плати. Караульному надлежало безотлучно находиться при Петре. Это было куда лучше, чем делить застенок с Сапежским.
Ивану удалось перекинуться несколькими словами с потомком и поведать, что воевода даёт сутки на расследование. Если убийца не будет найден, Фёдор Прокопич намерен вести допрос самостоятельно, пустив в ход все методы, включая дыбу (коли подозреваемый, то бишь Пётр Елисеев, станет запираться).
– Сутки говоришь, – покачал головой Пётр. – Царский подарок, ничего не скажешь. Я тут вот что придумал – ехал бы ты лучше, братец, в Питер к Ушакову. Фон Белова просить бесполезно, только рад будет, а Андрей Иванович, глядишь, и снизошёл бы.
– Пока я доберусь до столицы, тебе уже все кости переломают, и ты всю вину на себя возьмёшь. Потом вовек не отмоешься. Даже Ушаков не спасёт.
– Плюнь на меня. Как бы воевода тебя в свои игры не втянул. Мутный он тип, Ваня. Мутный и неблагодарный.
– Петя, за меня не переживай. Я выкручусь. И в прочем будь уверен: убийцу обязательно разыщу.
– Несерьёзно это, братишка. Времени в обрез.
– Хватит, – сказал сыщик.
Они обнялись перед тем, как Петра посадили в карету и увезли. Иван немного постоял, глядя ей вслед. Чувствовал он себя мерзко и неуютно, однако храбрился, надеясь, что показная бравада выглядела убедительно. Лёгкая судорога пробежала у него по лицу, когда карета скрылась из виду.
– Господи! – невольно вырвалось у Ивана.
Он обернулся к стоявшей поблизости церквушке и размашисто перекрестился.
Дом Четверинских потихоньку опустел: первым его покинул воевода и его секретарь, потом наступил черёд полицейских (ушли все, кроме двух, которых Ивану удалось выбить у Фёдора Прокопича, дабы помогали в расследовании). Слугам Елисеев велел собраться в большой зале и ждать распоряжений.