Опять помолчали, глядя в глаза друг другу.
— Значит, он за народное дело, не за царское?
— Выходит, что так, потому и мы с ним.
Евстигней поклонился Ваньке в пояс.
— Спасибо тебе, Иван Лексеевич, развязал ты мою душу.
Евстигней собрался уходить, по Ванька остановил его за руку.
— Стой, — сказал он, теперь я тебе слово скажу. В избе у меня атаманы собрались, судят и рядят, чтобы всех покончить, кто против дела пойдет. Тебе, брат Евстигней, не больно-то доверяют. Поразмысли, с нами ты илы против нас. Как душа твоя тебе скажет? Если боишься — уходи прочь, я тебя так и быть, за твою прямоту и душевность из крепости выпущу.
Евстигней вырвал свою руку из руки Ваньки и взглянул на него неожиданно смелым взглядом.
— Ты меня, Иван Лексеевич, трусом почитаешь, — сказал он, да я по сию пору и в самом деле трусом был, потому что не знал, для чего и храбриться мне. Ну, а теперь сам увидишь. Ты мне объяснил, я понял, а кто из нас лучше умереть сумеет, то время покажет. Будет тебе нужда, приходи к Евстигнею, а хочешь, хоть сейчас казни меня за то, что темен я. Твоя воля.
Ванька, покачивая головой, с улыбкой поглядел вслед удалявшейся фигуре Евстигнея.
— Чудак человек! — проговорил он, но в душе у него затеплилось ласковое чувство к этому чудаку.
* * *
— Честь имею донести вашему превосходительству, что на реке Иргизе отряды самозванца наголову разбиты войсками ее величества. В наших руках остались пушки, запасы провианта и большое количество пленных.
Молодой офицер стоит в дверях, вытянувшись, как струна. Старый генерал, которому он докладывает, делается красным как рак от волненья и крестится на образа.
— Слава богу! Как мы порадуем этим известием нашу матушку.
И он оглядывается на стену, где в небольшой золоченой раме висит портрет Екатерины.
— Откуда эти счастливые известия, капитан?
— Только что прискакал курьер. На пятьдесят верст впереди нам путь очищен от разбойничьих шаек. Наши войска продолжают преследовать мятежников. Штурмом занят целый ряд крепостей, где теперь идут суд и расправа над злодеями.
— Это хорошо, очень хорошо.
— Ваше превосходительство, наше продвижение вперед шло бы еще более быстро, если бы с тылу не угрожали нам оставшиеся в стороне от боя крепости, все еще находящиеся в руках у мятежников.
Генерал почесал себе затылок.
— Да, капитан, самое ужасное в нашем положении — это то, что когда мы побеждаем в одном месте, то в десяти других местах в то же время мятежи вспыхивают с удвоенной силой. Положительно ни на кого нельзя положиться; мне начинает казаться, что весь народ состоит из одних бунтовщиков, никому нельзя доверять.