– Вот так, уважаемая Ираида Аполлоновна, – сказал Леня, отвалившись после первого блюда и ласково глядя на свою тишайшую и интеллигентнейшую гостью. – Так я живу. Как видите, и квартира у меня, слава Богу, двухкомнатная, и машина… четырехдверная, и на столе кое-что есть, чтобы съесть… А сын ваш в это время в Одессе на таком большом банане сидит, что его аж с земли не видно…
– На чем он сидит, Ленечка? – поперхнувшись, переспросила Ираида Аполлоновна.
– Ну про банан – это я так образно выразился, – ответил Леня, – а чтобы вы меня поняли, то сидит он там у себя в Одессе сейчас на большом…
– Не нужно! – испугалась Ираида Аполлоновна. – Не говорите! Я поняла… – и, вспомнив о недокупленных еще подарках, неожиданно закончила: – Сидит, Ленечка… Ох, сидит… На банане…
– А все почему? – продолжал Леня. – Потому что он же у вас дегенерат. То есть придурок жизни. Сколько раз я ему говорил: брось ты уже эту свою кафедру, которой ты там заведываешь! Кому она сейчас нужна? Начни зарабатывать деньги! У тебя же такая профессия есть! Ты же в детстве музыкальную школу закончил по классу арфы. Да с твоими руками!.. Иди в наперсточники! Там сейчас люди такие бабки заколачивают!.. Так нет, он же у вас профессор! Он же оттуда сюда ничего не соображает!.. Да вы кушайте, Ираида Аполлоновна, кушайте… Или я неправильно говорю?
– Правильно, Ленечка, правильно, – послушно соглашалась Ираида Аполлоновна, придвигая к себе давно забытые блинчики с красной икрой. – Профессор… не соображает… оттуда сюда…
– А если правильно, – настаивал Леня, – так что же вы моей Лорочке говорили, когда она от вашего сына ко мне уходила, что она еще пожалеет? И кем вы тогда были в этот момент?
– Дурой, наверное, – догадалась Ираида Аполлоновна, налегая на заливную осетрину.
– Если бы только дурой! А кто в мой профком жаловался, что Леня Бык разрушает советскую семью? Кто моему управляющему трестом письма писал, что таким грязным типам, как я, не место в нашей «Горканализации»?
– Я не писала! – не переставая жевать, испугалась приезжая.
– Ах, не писали?.. Очень хорошо… Лорочка, убирай со стола!..
– Ну писала, писала… – еще сильнее испугалась Ираида Аполлоновна. – Но вы же и меня поймите, как мать… Лорочка с Мишенькой жили, можно сказать, душа в душу, и тут появляетесь вы, совершенно посторонний человек… Со своими ухаживаниями…
– Ах вот оно что! – разозлился Леня. – Они, значит, как вы говорите, жили душа в душу, а я, значит, по-вашему, как посторонний человек должен был это терпеть? А почему, вы не знаете? Почему это у вашего придурковатого сына должна быть и Лора, и арфа, и кафедра, а у меня, например, ничего? Я, между прочим, тоже был не без способностей. Я был изобретатель! Я, между прочим, первым в Одессе изобрел французские солнцезащитные очки в пластмассовой оправе! И что мне за это дали в вашей драной стране? Профессора? Фига с два! Год условно мне дали, вот что!.. Потом я еще итальянские джинсы изобрел в домашних условиях… Только начал производить – и что получил? Может быть, кафедру? Полтора года тюрьмы с конфискацией имущества! Меня потом даже в эту вашу чертову канализацию без испытательного срока пускать не хотели… И что же? Прихожу я как-то по вызову к вашему сыну чинить бачок, а этот профессорский паразит прямо на моих глазах с молодой женой живет душа в душу. Так должен был я это терпеть или не должен?! Лора! Передай Ираиде Аполлоновне мацу в шоколаде. Она такой сроду не видывала!.. Так я, Ираида Аполлоновна, что-то не слышу: должен был я, в своем положении, терпеть такое счастье вашего сына – или не должен? Ответьте, как вы есть мать!