Монотонные интонации темноокой красотки вновь приобрели безразличный оттенок:
– Так я школу и закончила, просыхая лишь частично. Из-за моей стервозности на меня всё чаще жаловались офицеры, а из-за постоянного пьянства у меня начала портиться внешность, и полковнику это не понравилось. Он потребовал, чтобы я перестала столько пить и вернулась к занятию танцами. Иначе он оставляет за собой право применять ко мне силу. На что я завила, что буду делать, что хочу, иначе оставляю за собой право уйти к другому, например, к командиру дивизии или начальнику штаба. Они оба были совсем уж престарелыми, но вряд ли бы отказались. Полковника это взбесило, и он приказал запереть меня на гауптвахте в одиночной камере и держать там, пока окончательно не просохну. Неделю я бесилась в одиночке, пиная ногами тарелки с едой, которые мне приносили на приём пищи, потом мне стало скучно, и я потребовала от полковника, чтобы мне принесли мою научную работу, чтобы скоротать время. Это было ошибкой. Полковник прочёл отцовские документы и явился в камеру лично, без свидетелей. И сообщил, что эти данные являются прямым преступлением, и за разработку экстремистских материалов в пользу расы-противника мне грозит суд и пожизненный срок. Поэтому он даёт мне возможность выбора: либо моя научная работа ложится на стол следователям с соответствующими комментариями, либо я признаю его право на владение собой и подчиняюсь всем его требованиям. На принятие решения мне даётся две недели, которые я проведу на гауптвахте, а все мои документы пока останутся у него.
Чикахуа безнадежно вздохнула и продолжила, упершись стеклянным взглядом в тусклое свечение осветительной панели, находящейся в режиме аварийного питания:
– В тот момент мне казалось, что он блефует, и никакое это не преступление, ведь это же была научная работа, которую я готовила официально, пока училась в аспирантуре… В общем, я попросила его оставить мне научные материалы, чтобы не подохнуть от тоски, он не отказал. Две недели я читала отцовские записи и занималась танцами прямо в камере, восстанавливая форму, потом сказала полковнику, что соглашаюсь на его условия. Он снял мне апартаменты недалеко от воинской части, но документы так и не отдал. Сказал, что занимается моим устройством на армейскую службу и назначением в свой дивизион. Месяц я тренировалась по шесть часов в сутки и не пила ни капли, из-за чего терпеть постельные сцены с Жабой стало совсем невмоготу, и крыша у меня едва не отъехала окончательно. Но я всё-таки добилась своего. Жаба поверил, что я взялась за ум, и расслабился. Ещё через две недели мне удалось выяснить, где он хранит мои документы. Оказалось, что у себя дома. Я заявилась туда, пока его не было, и приятно поболтала с обеими его женами. Пришлось соврать, что Жаба планирует подстроить развод с одной из них и жениться на мне. Но я молодая и красивая, имею много предложений, и хочу заполучить брак повыгоднее. А такой-сякой Жаба отобрал у меня документы и бесится от ревности. Но если его жены отдадут мне их, я смогу наконец-то уехать в столицу к другому потенциальному жениху. Ложь далась мне с лёгкостью. Жены полковника были давно уже не первой свежести, они оказались наслышаны обо мне от сплетниц, поэтому сразу поверили и пришли в праведное негодование. Через пять минут все мои документы были у меня, а ещё через два часа я уже сидела в салоне лайнера, следующего на соседнюю планету моей цивилизации.