Элайза развернулась и взмахнула скалкой, приметив краем глаза какое-то движение в углу. Ей показалось, что пол ушел у нее из-под ног, когда она разглядела, что это лорд Ла Вей и есть.
В следующее ужасное мгновение вся жизнь пронеслась у нее перед глазами.
Тишина звенела, в воздухе парило облако муки – зловещее, как лондонский туман. Большая часть этого облака, опасалась Элайза, осядет на ее волосах.
– Прошу вас, не оставляйте меня в неведении! Как звучит остальная часть песни, миссис Фонтейн? – ленивым тоном спросил Ла Вей. Его голос был похож на кошачье мурлыканье. Такой чудесный звук, в котором можно услышать и ласку, и угрозу.
Филипп прислонился к дверному косяку, загородив собой весь дверной проем и лишив Элайзу возможности к бегству. Руки он скрестил на груди, его лицо было каменным и безучастным.
Остальная часть песни? Да она дара речи лишилась, что уж говорить о пении! Элайза подняла в руке скалку, как Посейдон поднимает свой трезубец.
– Лорд Ла Вей… – едва слышно проговорила она. – Я…
Она – что?
– Да, это действительно мое имя. И как удобно, что с ним рифмуется так много слов.
Так оно и есть – это очень удобно, только Элайза не была расположена соглашаться с его словами прямо сейчас.
Она кивнула.
Боже, зачем она это сделала? Ее лицо словно огнем опалило.
Его лицо было как-то странно напряжено, как будто он что-то скрывал.
– Вам не составит труда опустить ваше оружие, миссис Фонтейн?
– Мое оружие… О! – Элайза осторожно и беззвучно положила скалку на стол. Поскольку ей было нужно куда-то девать руки, она крепко сжала их и повернулась лицом к ла Вею.
– Вот что меня тревожит, – серьезным тоном проговорил принц. Ее сердце сорвалось и долго-долго падало. – Видите ли, я – человек многогранный, миссис Фонтейн. Вы хорошо подметили мои воинственные качества, но у меня есть и другие. К примеру, вы не использовали слово «очарование», которое так чудесно рифмуется со словом «касание».
Элайза застыла.
А потом ее охватил восторг и она рискнула:
– Не говоря уже о словах «причина для тревоги».
Ла Вей задумчиво посмотрел на нее, и было что-то в этом взгляде, отчего у нее возникло чувство, будто по ее спине провели пальцем.
– Это про меня? – вкрадчиво спросил он.
Боже, да! Но только не так, как он думает.
Жар пополз вверх по ее шее.
– Вы так чудесно поете, – неожиданно заявил принц.
Теперь она уже была уверена, что он поддразнивает ее.
Ла Вей улыбнулся. Медленно, чтобы она смогла оценить его улыбку, а улыбка – обвить сердце Элайзы, остановить ее дыхание. Его улыбка – порочная, восхитительная – наполняла собой пространство, делала его лет на десять моложе. Его красота причиняла боль, но боль чудесную. А его улыбка казалась благословением.