Но он стал уже меньше сердиться.
Филипп ни одной живой душе об этом не рассказывал, и сейчас что-то в одной только артикуляции принесло ему облегчение, словно еще один тяжкий груз был снят с его груди, отчего ему стало легче дышать.
– Сколько ей лет? – настаивала Элайза.
– Восемнадцать.
– Взрослая женщина.
– Взрослая женщина, которая уже должна была выйти замуж, но с приданым, соответствующим ее фамилии. А ее приданое – это моя ответственность. Я не желаю, чтобы моя сестра оставалась старой девой или выходила за кого-то, кто не соответствует ее статусу. – Голос принца становился громче до тех пор, пока последнее слово эхом не разнеслось по всей комнате.
Но англичане ничего не понимают лучше, чем «статус».
– Она достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения, – ласково давила на ла Вея Элайза.
– Ее не воспитали для того, чтобы принимать решения, миссис Фонтейн. – Эту фразу принц произнес сухим тоном.
– Если она хоть немного похожа на вас…
Ла Вей выпрямился и невесело засмеялся:
– Даже вы не можете быть настолько безрассудной, чтобы закончить эту фразу.
Спина Элайзы выпрямилась, подбородок подскочил вверх.
– Если ваша сестра хоть немного похожа на вас, значит, она преодолела немалые трудности и выжила, – заявила она. – Могу я просто это сказать? Запас жизненных сил у многих женщин больше, чем полагают мужчины. И они чаще оказываются куда сильнее, чем вы считаете. Это все, что я скажу.
– Ну да, пока – все, – мрачно заметил Филипп.
Элайза пожала одним плечом. Она явно пыталась сдержать смех. Какая дерзость с ее стороны!
Ла Вей несколько мгновений молча смотрел на нее изучающим взглядом.
– Не опыт ли подсказывает вам эти рассуждения, миссис Фонтейн? – наконец спросил он.
Элайза лишь спокойно посмотрела на него. Это и был ответ на его вопрос.
Принц опять начал ходить взад-вперед, а потом остановился и сбивчиво заговорил, потому что по какой-то причине хотел, чтобы она узнала.
– Я не сержусь на нее. Я сержусь на себя. Сержусь на судьбу. На это… – Он взмахнул выздоравливающей рукой. – И еще сержусь на сложившуюся неопределенность, которая не позволяет мне заработать деньги, необходимые для покупки моего собственного дома и для того, чтобы обеспечить сестру приданым и любыми чертовыми бальными платьями, какие только она пожелает. Я сержусь, что моя семья была разбита революцией на осколки, и вот теперь я вынужден собирать их. А лучшее лечение от гнева – это конструктивные действия, миссис Фонтейн. Но время идет. Я могу удачно и быстро жениться, могу выполнить очередное задание короля, а могу сделать и то, и другое. Но мне нужно до окончания зимы решить, как именно я поступлю, потому что Ле-Пьер-Держан будет продан, если я не потороплюсь.