Ему не нужно было всего этого произносить. Я больше не смогу никому поверить, а глупой Даши Алексеевой здесь не осталось, вышла вся. Вон в ту черную дыру стока, куда стекала розовая вода.
Гарик поднял мое тело, поставил на трясущиеся ноги. Одной рукой он продолжал удерживать этот мешок с костями за талию, а второй обтирал махровым полотенцем.
Вскоре все капельки, что стекали вниз по мне на старый акрил ванной, были собраны пушистым ворсом полотенца.
Мне больше совершенно не хотелось прислушиваться к бредням Гарика. После десятого повтора нежных глупостей, я отпустила разум в пляс по волнам агонии, переключилась на физическую боль, чтобы не сойти с ума от душевной.
История имеет ужасную привычку – повторяться. Меняются лица, персоналии, декорации, а суть остается прежней.
Боль остается прежней.
Стоило только приоткрыть кому-то душу, как предательство вновь ворвалось, кромсая все внутри меня в жалкие клочья.
Сейчас я была уверена, что судьба сыграла со мной злую шутку в последний раз. Глупо обещать, пусть даже себе, что былое никогда не повторится, я стану умнее, разборчивее в людях и смогу защитить сердце от боли.
Нет.
Не смогу.
Не стану.
Просто больше нечего защищать.
После сегодняшней ночи во мне ничего не осталось.
И если тело еще продолжало бороться за каждый вдох, то внутри него осталась лишь зудящая пустота.
Даша Алексеева – мертва.
Когда именно это случилось? Определенно не в тот момент, когда жалящая палка вторгалась внутрь, проталкиваясь грубо и сильно. Нет.
Я сглотнула ком в горле.
Решающий выстрел сделал не Гарик, чужой мне мальчишка с моральными отклонениями. Пулю в лоб пустил человек, кому я добровольно отдала ключи от сердца. Роман Усупов.
Мама, почему ты не предупредила, что любить кого-то так больно?
Гарик не оставил меня в ванной. После того, как просушил полотенцами тело и волосы, он отнес меня в спальню, усадил на пол, подстелив свою футболку, и прислонил к стеночке, как гребаный манекен.
Я следила за передвижениями парня чисто механически, как следят за мухой, что продолжает назойливо ползти по стеклу, пока ее не пристукнули.
Гарик снял окровавленное постельное белье, скомкал его и сбросил на пол, валяться у двери бесформенной кучей. Он умело застелил кровать новым комплектом и по комнате распространился запах свежести. Папа Рома любил кондиционер для белья с запахом хвои.
Когда с постелью было покончено, Гарик вернулся ко мне.
Он самостоятельно выбрал из шкафа одежду, нижнее белье, не забыв даже о средстве женской гигиены, чтобы кровь не просочилась сквозь ткань. Вскоре мешок с костями был в черных джинсах и зеленой футболке.