– Сейчас как раз полнолуние, – сказал Галя.
– И, сегодня, кстати говоря, у кое-кого болела голова, – многозначительно добавила Вероника.
– У-у, – произнес Марат и оскалил зубы.
И словно, вторя ему, раздался волчий вой. Он также длился дольше предыдущего и на более высокой ноте.
– Ужас какой-то, – сказала Вероника, – прямо мороз по коже дерет.
– Я даже протрезвел, – признался Шилов, – надо еще выпить.
– Хватит уже пить-то, – сказала Галя, – сколько можно, ведь с утра пьешь, по времени.
– Да потому что, я человек русский и веселый, а веселие Руси есть питие, как заметил кто-то из великих. А что делать то еще, спать рано, сидеть глядеть друг на друга молча.
– Ну почему же молча, можно поговорить о чем-нибудь, рассказать.
– «Декамерон», – воскликнула Вероника, – надо устроить декамерон, пусть как у Боккаччо, каждый расскажет какую-нибудь историю.
– Декамерон – это в Италии, а у нас это будет, – Шилов задумался, но не найдя нужного слова, развел руками, – не знаю, как это будет. Я не против, но если вы помните, в «Декамероне» все истории были с известным подтекстом и часто весьма фривольным; может у кого-то есть возражения. Пусть поднимет руку.
– Я же не предлагаю копировать Боккаччо, пусть каждый, кто хочет, расскажет какую-нибудь историю. Кто первый?
– Насчет первого есть анекдот, – сказал Шилов, – дело происходит в Хохляндии, на колхозном собрании председатель говорит: «А зараз будут дебаты». Колхозница тянет руку и говорит: «Можно мене першу, бо мене малы дити дома, и мене далеко ихати».
Засмеялся один Марат, женщины деликатно улыбнулись, а Вероника укоризненно сказала:
– Шилов, я просила не копировать Боккаччо.
– А кто предложил, тот пусть и начинает, – сказал Шилов.
– Это исключено, мне всего двадцать лет, у меня нет жизненного опыта, – отказалась Вероника.
– Галя? – спросил Шилов.
– Ой, из меня такой рассказчик, – замахала руками Галя, – сам рассказывай.
– А я чего, я двадцать лет на заводе, на станке отработал, могу, конечно, рассказать, как мы хохмили на профсоюзных собраниях, но поезд социализма зашел в тупик – это уже не смешно.
– Что это вы все так на меня смотрите, – спросил Марат, – может быть, у меня рога выросли?
– Типун тебе на язык, – сказал Шилов. А Вероника клятвенно заверила, – никогда.
Шилов добавил:
– Марат Иванович, наперед батьки, сами знаете.
– Ну ладно, – сказал Марат, – уговорили, красноречивые, расскажу я вам одну историю. Деваться некуда, дрова в печи еще не выгорели, спать еще нельзя. В таком случае, налей-ка, брат Шилов, по полной.
Шилов торопливо исполнил пожелание. Марат взял в руки стопку и обвел взглядом помещение: у свечи был еще остаток, она была из дешевых, иногда чадила и потрескивала, озаряя желтым цветом лица сидящих за столом; темнота отступала от стола, сгущаясь по углам, багряным зловещим светом выделялась на белой стене раскаленная чугунная, печная дверца – над пламенем свечи еще был отчетливо виден причудливый табачный дым, от сигарет тлеющих в женских пальцах.