– Здорово, мужики.
– Вот ни хуя себе!.. – ржут двое в углу. – Ты как сюда попал, парень?
Поворачивается к соседу и уже серьезно говорит:
– Нет, ты посмотри… В натуре, на этой тюрьме все перееблось – первоходов к полосатым сажают!
– В натуре, бля буду…
– Щас очухаются, прибегут за тобой – попкарь, по ходу, хаты перепутал. Присаживайся, покури. Ну-ка, Зинка, прижми копыта!
Присаживаюсь рядом. Прямо подо мной, под лавкой, опущенный «Зинка». Лежа на боку, доедает хлеб, держа крепко двумя руками. На вид ему лет пятьдесят.
– За пайку чего хошь изладит, – тычет пальцем вниз мой сосед по лавке и с силой бьет пяткой Зинку в лицо.
Закуриваю, пытаюсь понять, почему запихнули сюда. Выяснять нельзя, выходить нельзя, виду подавать тоже.
– Как зовут?
– Александр.
– Кем по жизни на воле был?
– Музыкант.
– За что попал?
– За песни.
– Ты не Новиков?
– Новиков.
– Вот, ни хуя себе! Вот, в натуре, земля – матушка тесная!
На душе становится легче.
– Ну-ка, пошла на хуй, крыса! – пинком выбивает из– под лавки Зинку третий. – Иди на парашу!
– Меня Колян зовут, – протягивает руку тот, что сидит рядом.
Двое садятся напротив на корточки.
– Макуха.
– Вовка Седой.
Коляну за пятьдесят. Эти двое чуть моложе. Все трое в новой полосатой форме.
– Этапом на Гари идем с Владимирской области. Здесь у вас пересылка, пару дней перекантуют и дальше.
Завязывается разговор. В камере несносный запах и ощущение обволакивающей мерзости. Кроме меня, на это никто не обращает внимания. Про себя жду, когда за мной придут. Мое пребывание вместе с полосатыми является грубейшим нарушением режима содержания: если высокое начальство узнает – дежурному за эту ошибку головы не сносить. Но в коридоре все тихо. Колян начинает разговор:
– У меня уже шестая ходка, а такого, как на Свердловской тюрьме, нигде не видал – все режимы в этапках перемешаны, чай – по четвертаку плита, когда везде по червонцу. Коридорные – одни чурки, хуй по-русски договоришься. Шмоны хуже, чем в концлагере – дубинвалами раскумаривают. Беспредел.
– В натуре, бля буду… – поддерживает разговор Макуха, затягиваясь самосадом.
Угощаю сигаретами.
– У, бля, фильдиперсовые куришь, – искренне удивляется Седой, затягиваясь на полный вдох.
– По первой ходке? – спрашивает Колян. – По первой – ништяк. Можно на этом затормозиться. А когда по шестой, хули тут уже менять. Седой, вон, уже по двенадцатой, и все – за карман. Троячок отмотает и опять в трамвай. Долго-то на воле не задерживается.
– Да нет, по полгода бывало…
Пошел разговор по душам.
– Ты, Александр, не смотри на полосы, под этой робой тоже люди есть. По жизни правильные – и по этой, и по той. А вот, затянуло в трясину, в натуре, хуй выберешься. Что такое шесть ходок? – четвертак почти безвылазно. Даже мать с отцом похоронить не смог – червонец чалился. Да все здесь – так. Идти после звонка не к кому. Хаты нет – коммунисты забрали. Родных нет.