изменения во внешней политике России. Московское радио объявило 4 мая, что Молотов будет продолжать политику обеспечения безопасности на Западе, которая в течение многих лет была целью Литвинова. Малоизвестный за пределами России, Молотов стал комиссаром по иностранным делам и действовал в самом тесном согласии со Сталиным. Он был свободен от всяких помех в виде прежних заявлений, свободен от атмосферы Лиги Наций, способен двигаться в любом направлении, которого, как могло казаться, требовало само сохранение России. Был, собственно говоря, только один путь, по которому он мог, вероятно, пойти теперь. Он всегда благосклонно относился к достижению договоренности с Гитлером. Мюнхен и многое другое убедили советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в таком случае от них будет мало проку. Надвигавшаяся буря была готова вот-вот разразиться. Россия должна была позаботиться о себе. Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи. Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания Восточного фронта против Германии.
Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес “плутодемократий”. Статьи в газетах заверяли Советы, что германское “жизненное пространство” не распространяется на русскую территорию, что оно фактически оканчивается повсюду на русской границе. Следовательно, не могло быть причин для конфликта между Россией и Германией, если Советы не вступят с Англией и Францией в соглашения об “окружении”. Германский посол граф Шуленбург, который был вызван в Берлйн для длительных консультаций, вернулся в Москву с предложением о выгодных товарных кредитах на долгосрочной основе. Обе стороны двигались по направлению к заключению договора».
Таким образом, и в Лондоне, и в Берлине сигнал поняли правильно — как отказ советской стороны от попытки создать систему коллективной безопасности в Европе совместно с Францией и Англией.
Главным же сигналом для Гитлера стало смещение Литвинова. Гитлер, накануне заключения договора
о ненападении, прямо признал: «Решающее значение имело смещение Литвинова». Не то чтобы Сталин не доверял Литвинову или тот был органически не способен отстаивать иную политику, кроме сближения с Англией и Францией. В советской системе власти пост главы внешнеполитического ведомства всегда был чисто техническим. Решения все равно принимал не нарком и не Председатель Совнаркома, а первое лицо государства. Но Литвинов не подходил для переговоров с Гитлером прежде всего из-за того, что был евреем. Кроме того, в преддверии войны важно было, чтобы НКИД возглавил член Политбюро — это ускоряло процесс принятия решений. А изо всех членов Политбюро Сталин предпочел видеть наркомом иностранных дел того, кому в тот момент больше всего доверял.