– На кровать! Скорее!
Можера уложили. Он тяжело дышал, глаза глядели в потолок. Вален склонился над ним, осмотрел, пощупал пульс. Вскочив на ноги, схватился руками за голову:
– Огромная потеря крови! Чудовищное перенапряжение сил! Ни один человеческий организм не выдержал бы такого… Ах, нормандец! Пресвятая Дева Мария, да каким же чудом ты еще жив?!
Он быстро обернулся:
– Горячей воды! Корпию, тряпки, бинты – все сюда! И вина! Скорее вина! Да помогите кто-нибудь его раздеть. Святые небеса, как он не задохнулся, ведь на нем столько железа! Не унесла бы и лошадь!
– Благодаря железу он и жив, – сказал кто-то. – Стрелы отскакивали от него, как от мраморной колонны.
– Но добрались до ног и головы, – мрачно обронил Вален. – Всё исколото, всё в крови… Его счастье, что целыми остались глаза.
Сколько времени пробыл врач с Можером, никто не смог бы сказать, но дело свое он сделал: кровотечение прекратилось. Вовремя. Еще немного, и нечему было бы течь…
А Можер все так же глядел перед собой, сознание его не оставляло. Он не проронил ни звука, когда Вален обрабатывал раны каким-то составом, от которого, как он сам выражался, можно было подпрыгнуть до потолка. И лишь тогда нормандец забылся сном, когда ему дали выпить вина. Но успел еще разлепить глаза и сказать:
– Монахиня со мной… Изабелла… Не отпускайте ее, пусть не уходит…
И провалился в бездну.
Глава 15
Гром средь бела дня
Сколько времени прошло с тех пор, как Можер заснул, Изабелла не знала. Была уже глубокая ночь. Подсвечник стоял на столе, и свет от пламени двух свечей падал на лицо спящего нормандца, казавшееся сейчас лицом мертвеца, на котором изредка играли неверные блики от пляшущих время от времени язычков огня.
В воздухе висела жуткая тишина, и Изабелле вдруг стало страшно. Сидя на стуле рядом и усердно молясь, она не сводила глаз с Можера, но знала, что он жив, потому что слышала его дыхание, хоть и слабое. Неожиданно оно прекратилось, и она, вздрогнув, отшатнулась. Глаза ее остекленели, уставившись в одну точку – на нос нормандца. Она вскочила со стула; в мозгу мелькнула быстрая, как бросок змеи, чудовищная мысль: «Умер!» Но тут же она взяла себя в руки, обругав за малодушие, и, склоняясь над нормандцем, подставила ухо. И облегченно вздохнула, улыбнувшись и на радостях осторожно проведя пальчиком по его щеке: он был жив! Его дыхание сделалось тише, только и всего. Она описала в воздухе крест, потом снова села и, уперев локти в колени и обняв ладонями голову, вновь устремила взгляд на лицо спящего нормандца, изучая на нем каждую черточку, каждый изгиб…