Я хочу, чтобы ее ничто не беспокоило, и приказал рассыпать солому внизу, по мостовой, чтобы шаги прохожих и стук колес повозок звучали приглушенно.
Я призвал к ней врача-еврея Рабино Симеона. Я слышал о нем много хорошего и теперь смотрю, как он склоняется над ней, – еврей в моем доме прикасается к моей супруге! Но я не буду описывать его Вам, потому что понимаю, чему я очень рад, что это ничего не значит – происхождение, религия, каста – по сравнению с величайшей неповторимостью, вкусом свежей воды и божественного нектара, какой имеет настоящая любовь мужчины и женщины. В том, конечно, случае, если это такая любовь, которую я питаю к Люссиете и которую делю с ней или, во всяком случае, делил раньше, до того как она заболела душой и телом.
Сейчас доктор смешивает травы. Он уже положил черные камни[175] на ее запястья, живот и лоб. Хотел бы я знать, что он делает. Я почти готов умолять его прибегнуть к колдовству, если только оно может помочь.
На этом я заканчиваю; доктор зовет меня, но не с высокомерной заносчивостью (каковая, как нам обоим говорили, является отличительной чертой его народа), а ласково манит меня рукой. Он представляется мне хорошим человеком! Ноги подняли меня со стула, словно мое второе «я» уже сидит у ее постели. Что бы он мне ни сказал, я не стану его слушать, пока он не уверит меня, что она будет жить.
Я жду и не могу дождаться, когда же он уйдет, чтобы вновь прикоснуться к ней. На сей раз я не отпущу ее от себя… Мне страшно представить ту темноту и одиночество, которые обрушатся на меня и нашего сына, если я потеряю ее.
* * *
Рабино находился у себя в клетушке, заменявшей ему аптеку, когда прибыл посланец от Венделина. Сосии нигде не было видно. С того дня, как он вернулся домой и обнаружил пепел их ketubba, летающий над кухонным столом, выкипевшую досуха кастрюльку над очагом и разбитую в щепки дверь, в которой безжизненно болтался замок, они заключили молчаливое соглашение, стараясь не попадаться друг другу на глаза. Дом выглядел так, словно подвергся жестокому разбойному нападению. Он принялся несуетливо и молча убирать следы ее гнева. Найти замену травам и порошкам, которые она уничтожила, было нелегко, но он ни словом не упрекнул Сосию. Он по-прежнему не мог считать себя пострадавшей стороной.
Открыв недавно починенную дверь, Рабино устало взглянул на мальчишку, стоявшего снаружи. Его вдруг ужасно расстроила мысль, что еще никто и никогда не приходил к нему домой с хорошими новостями. Разница заключалась лишь в тяжести заболевания, весть о котором приносил с собой очередной стук.