Мы сразу же заказываем еще пива и шотов Jameson и все пьем и пьем, пока все снова не становится мутным.
Когда реальность понемногу начинает исчезать, я обнаруживаю, что стою уже у дверей своего дома, с обеих сторон от меня Стеф и Кайла. Мы идем вверх по лестнице, и вот я стою перед своей дверью, покачиваясь взад и вперед, изо всех сил, насколько это возможно, стараясь выглядеть трезвой.
Стеф собирается постучать, но дверь уже открыта. Видимо мы достаточно шумели, мы ведь хихикали на весь коридор.
Брэм смотрит на нас троих и, мой Бог, он просто отрада для моих глаз.
— Мы привезли ее домой, — говорит Стеф, кивая Брэму, чтоб ушел с дороги, — твоя смена окончена.
— Нет, — говорю я им, когда они затаскивают меня внутрь. — Он может остаться.
Вижу, как они обмениваются взглядами.
— Я удостоверюсь, что она легла спать, — поясняет Брэм. — Никаких глупостей, клянусь.
— Поклянешься на мизинцах? — говорит Стеф, я поворачиваюсь и вижу, что она протягивает ему мизинец. — Ты знаешь, я с таким не шучу.
Тьфу ты, Стеф и ее проклятая клятва на мизинцах. Если бы не это, она бы никогда не вышла замуж за Линдена.
Но Брэм ей потакает.
— Никаких глупостей, — предупреждает его Стеф.
— Хорошо, что я не делаю глупостей! — ору я и плюхаюсь на диван. Комната начинает вращаться.
— Ник, а пять минут назад что было?— говорит Стеф. Она садится рядом и гладит мою голову. — Хочешь, я тебя раздену? Потому что Брэму это делать запрещено.
— Никто не раздевает меня кроме меня! — Кричу я, выбрасывая кулак в воздух.
— Развлекайся, — говорит Стеф Брэму. — И помни, она неприкасаема. Не заставляй меня говорить твоему братцу, чтоб он тебя отделал.
Брэм усмехается.
— Последний раз, когда он пытался сделать подобное, я ему ответил. Просто спроси его, что произошло 16 января 2005 и почему он никогда не ест пудинг.
— Я не шучу, — угрожает Стеф, и я слышу, как они с Кайлой уходят, закрывая за собой дверь.
Я закрываю глаза. Отдаляюсь на мгновение. Комната больше не вращается, прохладный ветерок скользит по моей коже.
— Я не должен к тебе прикасаться, — говорит грубый голос Брэма, и когда я открываю глаза, вижу, что он присел передо мной, прядь темных волос на лбу. Его лицо едва видно в темноте, единственный свет льется из моей спальни позади него.
— Ничего страшного, — бормочу я в диван. — Ты можешь прикоснуться ко мне. Все нормально.
— Как насчет того, чтоб я принес тебе то, в чем ты спишь? Любимая пижама? Я всегда вижу тебя в том топе, который пытаются проткнуть твои соски.
— Нет, ту не надо.
Он собирается встать. Я хватаю его за рубашку.