— Сколько раз я буду вам все объяснять?! Эту бумагу вы должны были подготовить ещё в среду! Имейте совесть! У нас же через неделю юбилей! Надо же суетиться! Какой-то бардак кругом! Сплошной бардак!
Она умчалась. Седой человек как ни в чем не бывало отворил дверь в пустой кабинет, поставил трость в угол, сел за пустой стол.
Я вошла следом.
— Почему вы разрешаете оскорблять себя, кричать на себя? — спросила, стоя перед ним. — Кто она такая? Где она прежде обитала?
— Это Людмила Салтыковская из ЦК ВЛКСМ. Это её стиль — орать и не уважать. Перед Булатовым лебезит, начальник же, а с нами, у кого одна зависимость, — дерзит. Всем, независимо от возраста.
— Ну рявкнул бы кто хоть раз!
— Как-то не получается. Это же какое-то исчадие. Опять присосались… Видите ли, я вообще подозреваю, что и прежние наши властители от мала до велика, и нынешние делались по одному рецепту: наглость, бесстыдство и алчность. Но почему вас так задело хамство Салтычихи? Оно же падало мимо… Оно же призвано выполнять одну важную функцию — создавать видимость кипучей деятельности данной конторы «Рога и копыта».
— Но если вы все понимаете, почему…
— Увы! Повязали! Здесь мне хоть что-то платят. Жена у меня лежит в больнице после тяжелой операции… А на пенсию разве проживешь? Банальная истина… И без того почти ангел: не пью, не курю… А вы откуда? Какой у вас здесь интерес?
— Из газеты. Меня удивляет, как много теперь смертей… Умирают поэты, писатели…
— Тоска, девушка, немыслимой силы тоска! — старик стукнул по столу кулаком. — Как после землетрясения. Обвал. И великий обман. Мы думали поначалу, что вот кончим петь дурацкую песню «Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути…», разгоним партноменклатуру и начнется благодать, куда ни глянешь — честные, любезные, чуткие правители, готовые ради нас, народа, хоть на плаху. Не получилось.
— Но разве прежде мало было ничтожеств при почестях? Лизоблюдов? Рвачей?
— Увы, девушка, увы… Тоже хватало… Но тогда жила рядом Великая Надежда — прихлопнем и с чистого листа. Как говаривал мой приятель Пестряков Дмитрий Степанович, «в дерьме мы родились, в дерьме мы умрем»…
Я не поверила своему везению. И не стала торопиться, чтобы случайным словом не дать понять этому беловолосому старику с профилем актера-красавца Ланового, что страшно интересуюсь именно Пестряковым…
— Да-с, — произнес он мрачно. — Был человек и нет человека.
— А что случилось?
— Умер.
— От чего?
— Говорят, от некачественной водки. Очень может быть. Пил. Ну кто нынче не пьет? И возраст не мальчиковый! Семьдесят девять! Войну отбомбил! До самого Берлина! Мне-то полегче было — я генерала возил.