– Скажите, как вас похитили? – спросил я.
– Сама я ничего не помню, мне рассказал Андрей, это муж мой, – она взяла его за руку и сжала так, что хрустнули пальцы. – Говорит, я возвращалась после родительского собрания из школы около восьми вечера. Я работаю учителем географии, плюс классное руководство.
– Что ж вы одни-то возвращались? Женщин к тому времени уже похищали, вы об этом наверняка знали.
– Вообще-то я никого не боюсь, я девушка спортивная, занималась карате, восточными единоборствами. Где, когда он меня подкараулил – не помню, хоть убейте. Очнулась уже связанной по рукам и ногам. И глаза тоже… Как объяснил этот маньяк, глаза мне уже не понадобятся, чтобы я про них совсем забыла.
– Вы его голос хорошо помните? – спросил я, доставая диктофон.
– Я его не забуду до конца своих дней, – со злостью произнесла она. – Я его слышу во сне. Хотя женские стоны и всхлипы звучали громче, все равно я запомнила его голос очень хорошо.
Мне показалось, что ей невыносимо трудно говорить о нем. Я включил диктофон. Она внимательно прослушала отрывок, где мне Бережков рассказывает о своих отношениях с дворовой компанией ребят.
– Вроде он, – неуверенно заключила она. – А вроде и нет. Похож – точней, пожалуй, не скажу.
– Не спешите, прослушайте другой отрывок, – предложил я, включив перемотку.
Но и другой, и третий отрывки уверенности ей не прибавили.
– Тот матерился практически через каждое слово, разговаривал резко, даже гортанно, а этот голос – как ручеек журчит.
– А что вам внушал тот голос, который матерился?
Валентина поджала губы, глаза ее снова наполнились слезами.
– Говорил, что мы сволочи в бабьем обличье – с горечью произнесла она, – и нас из рогатки убивать надо. Что по нам гильотина плачет, что нам на земле не место. Вообще, про гильотину он часто говорил, я даже подумала, не собрался ли он отрубить нам всем головы. И через каждое слово – мат!
– А отдельно с вами он разговаривал? Скажем, шептал что-то на ухо? Так, чтобы другие не слышали.
Я уловил, как напрягся муж Валентины при этих словах.
– Нет, лично меня он… игнорировал, что ли. Вот с другими…
– О чем он разговаривал с другими?
– Одну он точно называл Кирой. Говорил, что все равно она будет принадлежать только ему. Или никому. Она ему отвечала, что он маньяк, что его расстрелять мало.
– Может, вы слышали, как маньяки переговаривались друг с другом? Или как тот, что матерился, давал указания второму?
– Их разве двое было? – недоуменно спросила Валентина. – Первый раз слышу об этом. Конечно, я ничего не видела, но и по голосу, и по движениям – один человек.