То была одна из фотографий Брежнева в кругу передовиков машинного доения.
Высокомерное и самоуверенное лицо Вострова превратилось в маску до смерти напуганного человека.
Глубоко затянувшись сигаретой, он снял фуражку и подвинул к себе пепельницу. Потом посмотрел на Савчука уже не свирепо-тигриными, а испуганными кроличьими глазами и, осторожно ткнув пальцем в снимок, робко спросил:
— Кто эта девушка рядом с Леонидом Ильичом?
Савчук решил сыграть по-крупному:
— Сестра… Она… Она… Главный бухгалтер Днепродзержинского обкома партии… Похожа?
— Ну ладно, Савчук, — потеплевшим голосом строгого, но справедливого отца сказал Вострое, — пошумели и хватит. Чего нам делить — одно дело делаем. Устраняй недостатки…
И мигом слинял в штаб дивизии.
— Теперь бы батальон хотя бы для виду проверили, — резко обнаглевшим тоном сказал Савчук, задыхаясь от смеха, — а то влепят пятерку ни за что.
— Слушай, а все-таки — кто эта девушка? — спросил я его на полном серьезе.
— А хрен его знает, — ответил он. — Этот снимок еще от старого комбата остался. Шутка…
Однажды майор Свидлевский чистосердечно признался мне, что для настоящего мужчины самая сладкая женщина та, которую он ворует. Позже, попав служить в Хабаровск, я часто вспоминал эти его слова, когда после длинной череды девушек моей лейтенантской поры вдруг встретилась та, о которую в щепки разбился мой гордый и неприступный холостяцкий корабль.
Я увидел ее в хабаровском аэропорту, куда был послан командиром части вдогонку за подполковником Жихариным, который по причине вечной нетрезвости улетал в командировку без документов. Она была в кругу весело поющих под бренчащие гитары студентов, улетающих на путину. Я остолбенел среди аэропортовской толчеи и, будто приваренный суперклеем к асфальту, уставился на ее юное и большеглазое веселое лицо, вдохновенно поющее о том, как «листья желтые медленно падают в нашем старом забытом саду»…
В состоянии какого-то глубокого наркотического опьянения я выждал момент, когда можно было подойти к ней и представиться. Она кротко взглянула на меня и зарделась больше, чем я. К неописуемому восторгу моему, я узнал, что она на путину не летит, а всего лишь провожает подруг. Тогда я стал напрашиваться на роль ее телохранителя по дороге в город, но мне было отказано. А тут объявили студентам посадку в самолет, и все, что я успел, — дать ей билет на «Варшавскую мелодию», которая должна была идти через две недели.
Две недели я жил в сладостном ожидании первого свидания и, нетерпеливо желая увидеть ее, стал ездить со службы домой на автобусе так, чтобы проезжать мимо ее общежития, хотя это почти на час удлиняло мой путь.