Я не ответил.
– Не хотите рассказать, как все произошло? – спросила Лесли.
– Отец был в патруле и по рации сообщил на базу, что остановил машину, у которой перегорела задняя габаритка. Водитель застрелил папу: пуля вошла в живот. Отец еще пытался доползти до машины, вызвать помощь…
– Как несправедливо. Убийцу поймали?
– Он отбывает пожизненное.
– Зачем он вообще стрелял? Не из-за габаритки же?
– У тела отца нашли кокаин и где-то тысячу долларов разными купюрами. Пресса тогда знатно повеселилась: мы выяснили, что людям не так-то и жаль убитого копа. Его смерть преподнесли как результат сорвавшейся сделки по продаже наркотиков. Многие коллеги даже не пришли на похороны.
– Господи боже… Так ваша мать и впала в депрессию, и вам пришлось ухаживать за ней? Все детство…
– Еще вина? – перебил я ее.
Лесли допила что оставалось в бокале, зажмурилась и, посидев так немного, посмотрела прямо на меня:
– Шон, оставайтесь у меня на ночь.
Я вспомнил сегодняшний заплыв в океане. Вспомнил, как в шуме волн мне послышался голос Шерри: «Обрети мир, Шон».
В жаровне потрескивал бухарник.
– Щелк, пшик, – сказал я Лесли, – и вы уже решили, что история про коровий помет – выдумка.
Мы оба рассмеялись. Отпив еще вина, Лесли озабоченно и сочувственно взглянула на меня. Задумчиво покачала бокал.
– У вас украли детство, – сказала она.
– Может быть.
– Беды из детства вроде изнасилования и самоубийства родителей потом могут долго преследовать в кошмарах.
– На этот случай ирландцы изобрели виски.
– Хотите поговорить об этом?
– О чем именно?
– О шрамах, которые оставляют детские трагедии.
– Раз уж что похоронил, глупо это выкапывать.
– Может быть, – тихо согласилась Лесли, – но кое-что постоянно лезет на поверхность, пока не разберешься с ним окончательно и не примешь последствия. Вы ведь тогда были совсем ребенок и ничего не могли поделать.
– Не время и не место воскрешать старые призраки. Мои демоны – это лишь мои демоны. Я делал то, что мог, как и в первую войну в Персидском заливе. В общем, за ужином о таком не разговаривают.
Улыбнувшись, Лесли глубоко вздохнула. Пожевала нижнюю губу.
– Я, может, покажусь самоуверенной и наглой, – подумав, сказала она, – однако слушать умею, и очень даже хорошо. Если захотите, чтобы вас выслушали и поняли, то… я всегда готова. – Она посмотрела на тлеющие в жаровне угли, в глазах отразилось пламя. – Как ни печально, но именно благодаря судьбе вы стали хорошим детективом.
– Не уверен, что я был хорошим.
– То есть?
– Разум преступника – что психушка. Ловя убийц, я программировал себя, становился как они, по крайней мере, старался проникнуться их мотивами. Где грань между правосудием и местью? Для меня она всегда была четкой и ясной, пока однажды ночью я не настиг серийного убийцу. Педофила. Он начал с того, что заставил старшую – семилетнюю – дочь красить губы и носить туфли на шпильках. Она покончила с собой в двенадцать лет, после того как папаша пару раз оплатил карточные долги ее телом.