– Конечно, это назвали чудом, – сказал Гамаш, озвучивая мысли Мирны. – Первые в истории выжившие пятерняшки. Они стали сенсацией.
Старший инспектор положил на кофейный столик фотографию.
С нее смотрел Исидор Уэлле, стоявший позади детей. Небритый человек с обветренным загорелым лицом сельского труженика, с темными волосами, торчащими в разные стороны. Возникало впечатление, будто он всю ночь ерошил их своими громадными руками. Даже на зернистой фотографии были видны круги у него под глазами. Он был одет в рубашку с воротником и потрепанный пиджак, словно в последнюю минуту вырядился в лучшее, что имел.
Дочки лежали перед ним на кухонном столе – крохотные, новорожденные, завернутые в наспех принесенные простыни, кухонные полотенца и тряпки. Он смотрел на своих детей с удивлением, широко раскрыв глаза.
Фотография могла бы показаться комичной, если бы не ужас на его помятом лице. Исидор Уэлле выглядел так, будто Господь пришел к нему на обед и спалил его дом.
Мирна взяла фотографию и стала рассматривать. Прежде она ее не видела.
– Насколько я понимаю, вы нашли снимок в ее доме, – сказала она, пытаясь отрешиться от впечатления, производимого глазами Исидора.
Гамаш положил на стол еще одну фотографию.
Мирна взяла ее. Фотография была нерезкая. Отец исчез, а вместо него за младенцами стояла пожилая женщина.
– Повивальная бабка? – спросила Мирна, и Гамаш кивнул.
Плотная серьезная женщина стояла, уперев руки в бока, ее мощную грудь закрывал заляпанный фартук. Она улыбалась. Усталая и счастливая. И, как и Исидор, смотрела с удивлением, но без ужаса. Она выполнила свой долг.
Гамаш положил на стол третью черно-белую фотографию. На ней ни пожилой женщины, ни тряпок, ни кухонного стола. Все новорожденные аккуратно завернуты в теплые и чистые фланелевые одеяльца и лежат на стерильно чистом столе. За ними гордо стоит человек средних лет, весь облаченный в белое. Та самая знаменитая фотография. С нее началось знакомство мира с пятерняшками Уэлле.
– Доктор, – кивнула Мирна. – Как его звали? Бернар. Доктор Бернар.
Свидетельство славы пятерняшек: почти восемь десятилетий спустя после их рождения Мирна знала имя доктора, который их принимал. Или не принимал.
– Вы хотите сказать, что доктор Бернар вовсе не принимал пятерняшек? – спросила она, возвращаясь к фотографиям.
– Его там даже не было, – ответил Гамаш. – И если подумать, откуда он мог там взяться? В тридцать седьмом году большинство фермерских жен пользовались услугами повивальных бабок, а не докторов. И даже если они подозревали, что Мари-Ариетт носит больше чем одного младенца, никто и предположить не мог, что она носит пятерых. Была Великая депрессия, Уэлле жили в нищете, и даже если бы они знали, что врач необходим, то не смогли бы его себе позволить.