– Жаль, что я не присутствовал при том разговоре.
– Я его никогда не забуду, можете не сомневаться. Я думала, мы снова будем говорить о вопросах открытости. Сидела с блокнотом на коленях и авторучкой, – Мирна изобразила свою позу, – а она вдруг говорит: «Девичья фамилия моей матери – Пино. А фамилия отца – Уэлле. Исидор Уэлле». Она смотрела на меня, словно ее слова имели какой-то особый смысл. И самое смешное, что они действительно имели особый смысл. Я растерялась, не понимая, к чему это она. И тогда она продолжила: «Я живу под именем Констанс Пино. И думаю о себе как о Пино, но большинство людей знают меня как Констанс Уэлле. Мы с моими четырьмя сестрами родились в один день». Стыдно признаться, но даже после этих слов мне понадобилась почти минута, чтобы их осмыслить.
– Я тоже сомневаюсь, что поверил бы, – сказал Гамаш.
Мирна покачала головой, до сих пор немного ошеломленная:
– Пятерняшки Уэлле были почти легендой. Мифом. Это было все равно как если бы женщина, которую я знала как Констанс Пино, заявила, что она – ожившая греческая богиня Гера. Или единорог.
– Вам это казалось маловероятным?
– Невероятным, даже бредовым. Однако она была такой спокойной, такой расслабленной. Почти освобожденной. Более здравого человека трудно было вообразить. Думаю, она понимала, что я пытаюсь заставить себя поверить ей, и мои попытки казались ей забавными.
– Но она тоже страдала от депрессии? Поэтому и пришла к вам?
Мирна покачала головой:
– Нет. У нее случались минуты депрессии, но у кого их не бывает?
– Тогда почему она пришла к вам?
– Мы потратили немало времени, чтобы разобраться, – признала Мирна.
– Вы говорите так, будто Констанс и сама не знала.
– Не знала. Она пришла, потому что чувствовала себя несчастной. Она хотела, чтобы я помогла ей понять, что с ней не так. Она сказала, что чувствует себя как человек, который вдруг обнаружил у себя дальтонизм, тогда как все вокруг живут в цветном мире.
– Дальтонизм не лечится, – заметил Гамаш. – Констанс удалось вылечиться?
– Сначала нам нужно было нащупать проблему. Не грохочущую медь оркестра, а колючку, впившуюся в тело.
– И вы нашли эту колючку?
– Полагаю, да. Найти ее, как и большинство проблем, не составило труда. Констанс страдала от одиночества.
Старший инспектор Гамаш обдумал эти слова. Женщина, которая никогда не оставалась одна. Ни в материнском чреве, ни в доме. У них были общие родители, общий стол, общая одежда, общее все. Они постоянно жили в обществе. Вокруг все время люди – внутри дома и снаружи. Вечно на них кто-нибудь таращился.