Доктор Р. вспомнил, что и он торговал со многими странами. Правда, Советский Союз покупал меньше других, спорадически и, кажется, только лабораторную посуду, техническое стекло.
— Но во все европейские страны, в Америку и в Японию я отправлял десятки тонн: сервизы всех видов, парадные, праздничные, на каждый день, игрушечные… Моя фабрика и сейчас работает. Чехи ее национализировали. Сперва они хотели, чтобы я оставался владельцем, а государство совладельцем. Чехи меня прятали от ваших в лесной сторожке. Среди моих рабочих были и чешские националисты, и коммунисты. Но отношения у нас были дружеские, почти семейные. Пражские коммунисты помогли вашим, навели их на след. За мной приехали в лес, целый грузовик солдат. Увезли на аэродром и сразу в Москву. А там сообщили, что моя фабрика национализирована, и предложили на выбор: контракт или лагерь военнопленных. Это было сразу после окончания войны. Австрии еще не существовало. Тогда я и согласился.
…Надеюсь, что фабрика и сейчас хорошо работает. Там остались настоящие мастера. Верю, что они сохранят добрую репутацию нашей фирмы. Ведь она существует с 1701 года. Ровесница прусского королевства. И пережила его. Первым владельцем-учредителем был прадед моего прадеда, стеклодув и гончар. В наших местах стекло изготовляли еще с тринадцатого-четырнадцатого века. Подмастерьем он работал и в Италии, Венеции и в Нюрнберге. Вернулся в нашу деревню мастером; женился на состоятельной вдове и завел свою мастерскую. Годовщину основания мы праздновали ежегодно в первое воскресенье сентября… Да-да, через месяц будет ровно 250 лет… Мои дети, конечно, отпразднуют. Они в Штирии уже приобрели небольшую мастерскую. И начали производить кое-что из посуды и радиокерамики и техническое стекло…
Через тюремного завхоза-ларечника я приобрел коробку хороших сигар. А с разрешения бригадира садовников собрал букет из астр и хризантем. В утро юбилейного дня я торжественно поздравил доктора Р., когда он возвращался после зарядки. В любую погоду, в дождь и в мороз, он сразу после подъема не менее пятнадцати минут делал гимнастику, потом бегал, прыгал на месте.
Он поблагодарил немногословно, со спокойным достоинством. Несколько раз повторил: «Я тронут. Я очень тронут» — своим обычным негромким, чуть скрипучим голосом, однако в необычно мягком, чуть вибрирующем тоне.
Вечером на прогулке он начал подробный рассказ:
— Богемское стекло славится много веков, и в этой славе изрядная доля нашего рода. Этим гордился мой дед, мой отец, горжусь я и — верю — будут гордиться мои внуки. Это вовсе не имеет ничего общего с националистической гордостью. Эта гордость у нас общая с чехами. Мой род — австрийский. Мы называли себя «богемские немцы». Нацисты говорили «судетские», но я этого не признавал. Я — богемский немец или даже просто богемец. Никогда у нас в роду не было противоречий с чехами или неприязни. Вероятно, потому, что в нашей местности чехи тоже католики. Не было конфессиональных споров.