В истории Марфинской шарашки, зародившейся под куполом оскверненной церкви «Утоли моя печали», можно увидеть слепок, «действующую модель» некоторых существенных особенностей всей тогдашней жизни в нашей стране.
Шарашки по сравнению с лагерями были «первым кругом ада» и заповедным убежищем. У нас многие надеялись, что, разрабатывая, изобретая, совершенствуя секретные телефоны, они облегчат свою участь и если не заслужат помилование или досрочное освобождение, то хотя бы после освобождения получат хорошую работу. Иные, кто так же, как Евгений Тимофеевич, Эрнст, Федор Николаевич и я, считал себя коммунистом, были убеждены, что работать на пользу Советскому государству нужно при любых обстоятельствах изо всех сил, без оглядки.
Существенно различны были внешние общие побудительные силы, бесконечно разнообразны личные судьбы и внутренние миры — взгляды, характеры… Но почти все работали не просто добросовестно, а еще и увлеченно, страстно, иногда самозабвенно.
Инженер Георгий Дмитриевич Л. был убежденным монархистом. В разговоре однажды Сергей назвал последнего царя «придурком Николашкой». Георгий Дмитриевич вспылил:
— Попрошу в моем присутствии воздержаться от подобных непристойностей. Государь погиб, как мученик. Его память я свято чту.
О литературе он судил очень строго:
— Лев Толстой, несомненно, большой художник слова: отлично описывал природу, психологию и вообще… Но он был разрушителем, подрывателем, можно сказать, развратителем… Это великое несчастье России, что весьма одаренные люди разрушали и подрывали основы государства, основы религии и, значит, нравственности. И Гоголь, и особенно Герцен, и даже Достоевский, хотя сам он ведь каялся, стал искренне верующим, хотел служить церкви и династии, а все-таки не мог удержаться, подрывал — и в «Подростке», и в «Карамазовых», и в «Дневнике писателя»… А Толстой — откровенный бунтовщик, стал еретиком. Не понимали они, какую беду готовили…
Этот непримиримый противник не только советской власти, но и самого умеренного либерализма изобрел систему «ближнего телевидения» для съездов и конференций. Его система позволяла видеть и слушать оратора одновременно еще и на больших экранах, в разных концах залов, в фойе и снаружи, на улице.
Над изобретателем подшучивали — как же так, почитатель царя и придумал такое, что будет возвеличивать советских вождей. Он сердито огрызался:
— Нонсенс! Это никакая не политика. Это плод научной инженерной мысли. Простое, но остроумное изобретение. И оно всем на пользу, годится и для театров, и для концертов. Будет служить не только политическим трепачам. Я — русский инженер, и что бы я ни делал, я делаю только добросовестно и возможно лучше. Я не скрываю, что я думаю об этой власти, но техника есть техника и наука есть наука.