Распахнулась одна из дверей. В барак широким мужским шагом вошла пожилая женщина с зачесанными назад седыми волосами. Низким голосом проговорила:
— Прибыли, значит, вятские — парни хватские, семеро одного не боятся, один на один — все котомки отдадим.
— А ты кто такая будешь, баба? — свесился с нар «Топорик».
— Меня зовут Тамара Петровна, я ваш завхоз. Прошу любить, жаловать не обязательно. Тэкс, тэкс. Ну, хватит болтать. Со мною сейчас пойдут пять человек. Ты, ты и вы трое. Возьмем в кладовой матрацы и одеяла.
— Мне покрывашку не забудь, из гагачьего пуха! — сострил «Бура» и вдруг запел: «Есть у меня кофточка, скоком заработанная, шубка на лисьем меху…»
— Ни лисьего меха, ни пуха не обещаю, — не приняла шутливого тона Тамара Петровна, — соломы малость для подушек выделю, на всех ее, правда, не хватит. Ну, за мной! — Не оглядываясь, женщина решительно вышла из барака, не сомневаясь, что пятеро помощников идут следом.
О, если бы завхоз знала, что произойдет через несколько минут после ее ухода, она вряд ли покинула бы барак. Неожиданно, словно по сигналу, распахнулись обе двери, и помещение барака мгновенно заполнилось рослыми парнями в бушлатах и ватниках, которые мгновенно растеклись по бараку, заняли «ключевые позиции» у дверей, окон, у печек-«буржуек». Обветренные, прокопченные в горячих цехах лица ленинградцев казались зловещими в сумеречном свете. В руках у «незваных гостей» были железные прутья, пряжки от ремесленных ремней.
— Всем оставаться на своих местах! — выскочил на середину барака Ахмет. — Не двигаться! — Рывком сбросил на пол ватник, под ним оказалось голое, мускулистое тело, исчерченное татуировкой. Он выхватил из-за пояса ременную плеть, щелкнул над головами ничего не понимающих деревенских, позвал: «Борис, иди сюда!»
Борис Банатурский ждал этой минуты. Прежде чем подойти к Ахмету, он остановился возле нар, где располагались уголовники, увидел наполненные до краев страхом глаза вожака и его сподручных, разом присмиревших «шестерок».
— Зло, запомните, всегда наказуемо! — философски изрек Валька Курочкин своим обманчиво-басовитым голосом. Еще в сороковом году, в училище, огольцы откровенно посмеивались над Валькой: худосочный маменькин сынок обладал мощным басом. — Сейчас мы свершим справедливый суд. Заприте двери! А теперь… Борис, укажи нам тех, кто творил зло, кто издевался над беззащитным блокадником, кто отбирал у ребят последние крохи хлеба.
— Я с радостью сделаю это, — Борису так хотелось отсрочить время «суда», дать уголовникам возможность подрожать от страха, испытать угрызения совести, хотя не был уверен, что им знакомо это чувство. Пятеро ремесленников во главе с Валькой Курочкиным пошли вслед за ним к нарам, на которых застыли в недоумении вятские парни. Борис шел будто король в сопровождении свиты телохранителей. Ему хотелось сначала успокоить деревенских ребят, попавших из огня да в полымя, большинство которых вовсе были не причастны к его грустной истории. Наконец нашел Сергуню и его земляка. Оба парня удивленно хлопали белесыми ресницами, абсолютно ничего не понимая. — Ну, спасибо тебе, брат! — Борис с удовольствием пожал костистую руку парня, повернулся к Ахмету. — Если бы не этот человек, меня бы убили урки.