Ворота замка уже были открыты; глухо прогудел деревянный мост под копытами; подковами высеклись искры на веронском камне.
Небольшая вереница всадников быстро отдалялась от Вероны, от замка, от башен. Молчаливый сокольничий проследил за движением всадников со своей башни быть может, вздохнул, быть может, улыбнулся, а потом выпустил разом десяток соколов в предутреннее небо. Пускай себе летят, пускай дышат свободой, ибо нет в этой жизни ничего дороже свободы!
А Евпраксия, – когда поверила, что уже на свободе, когда почувствовала, что нет и не будет больше башни, – заплакала тихо.
Как же сумела она остаться живой? Страшный человек, который считался ее мужем и назывался императором Генрихом, был способен на все. На самое чудовищное. Мог замучить голодом, замуровать в стене. Задушить ночью или днем. Сбросить с башни и сказать потом, что это она сама выбрала себе смерть. Даже странно, что он не догадался так поступить. Может, испугался того, что весь мир восстанет против него за такое преступление? Но разве восстал бы мир? Было бы вообще замечено людьми ее исчезновение?..
Всходило солнце. И вместе с ним их встретило целое войско.
Заплаканная Евпраксия, обессиленная чувством счастья и минувшими страхами, не успела испугаться; не успела подумать, что это император опередил их с войском, чтоб перехватить беглянку.
Нет, это был не император, а посланный Матильдой Вельф. На вороном жеребце, в панцире, по которому насечкой пущены серебряные травы, широкоплечий, круглолицый, курчавый (он снял шлем и размахивал им в знак приветствия) – таким молодой баварский герцог подскакал к императрице, на миг застыл, воззрясь на ее красивое, хоть и осунувшееся лицо, затем легко спрыгнул на землю, опустился на одно колено возле стремени Евпраксии, воскликнул:
– Приветствуем тебя, императрица!
Вот теперь почувствовала себя по-настоящему на свободе! Окружали ее снова почти одни германцы, слышалась их тяжелая речь, да и молодой Вельф мало чем отличался внешне от императорских баронов, – но Евпраксия поверила: эти люди сохранят ей свободу. Потому что стояла где-то за ними невидимая, но всемогущая женщина, Матильда Тосканская, она протянула ей руку спасения, женщина увидела женщину и помогла женщине, вот так, как Евпраксия помогла своей Вильтруд, а Вильтруд помогла Евпраксии. Только какую же цену захочет графиня Матильда за свое доброе деяние? Бескорыстия нет на этом свете. И чем богаче и могущественнее человек, тем более высокой цены за услугу он жаждет, ведь о малом он давно забыл. Какова же цена?