– А по-моему, просто мазня душевнобольных, – жестко перебил ее главврач. – Выдумали термин! У тех, кто придумал, тоже, очевидно, было не в порядке с головой.
Маша почувствовала, как у нее сводит скулы – две фразы, и весь ее кредит уважения к этому человеку оказался исчерпан.
– Впрочем, – закончил, почувствовав смену Машиного настроения, главврач, – тут у нас кабинет психолога. Здесь все можно.
И он хмыкнул, будто удачно пошутил.
– Присядьте, я попрошу привести больную.
Главврач вышел из комнаты, а Маша с Ксюшей не сели, а продолжали разглядывать рисунки.
– Классно, – задумчиво сказала Ксюша. – Но почему-то не хочется вешать их у себя дома.
Маша кивнула – Ксюшина ремарка была эхом к ее стойкому ощущению в этих стенах: мы не делимся на больных и здоровых. Связь между мозгом и душой, где бы она ни находилась, похожа на хрустальную нить, тонкую и хрупкую – ей ли не знать, она и сама ходила по краю…
Раздался тихий стук в дверь – и на пороге появилась женщина с птичьим лицом. «Это не может быть Пирогова, – нахмурилась Маша. – Ей максимум лет сорок пять, а должно быть…» Тут женщина улыбнулась, и Маша на секунду перестала дышать: она узнала ее – девочку с фотографии, с острыми зубками и тонким носиком.
– Здравствуйте, – Маша сделала шаг вперед. – Елена Алексеевна, меня зовут Мария Каравай, и я хотела бы…
Она осеклась – Пирогова быстро подошла к ней, потянула носиком, задвигалась шишечка на конце:
– Нивеа. Мыло лавандовое. И еще – духи. Сейчас. Сейчас-сейчас.
Маша ошарашенно переглянулась с Ксенией – она и правда смазала руки перед выходом бабкиным кремом. И мыло в доме у Любочки всегда было лавандовым – Любочка очень любила этот запах. Но вот духи… духи были материнским подарком, привезенным из очередной командировки – редкий запах, найденный ею в парфюмерной лавке на Левом берегу в Париже. Маша к ним долго привыкала, но они нравились Андрею и потому…
– Мед… – зашептала себе под нос Пирогова, приблизившись к Маше почти вплотную. – Мед и имбирь. И бергамот. Чуть-чуть шоколада. Респектабельный, дорогой. Нет, так сразу не понять, что это, – Пирогова досадливо взмахнула сухой ручкой в слишком просторном для нее рукаве поблекшего фланельного халата. Отступила на шаг, дернула носом в сторону Ксении:
– А у вас все просто. Слишком просто. «Аллюр» Шанель. И мыло – «Пальмолив».
Маша увидела, что Ксюша слегка покраснела.
– Все верно. Я ими уже сто лет душусь. Наверное, давно пора сменить.
– Пора. – Пирогова тем же мелким бисерным шагом пересекла комнату и села. Только тут Маша увидела за ее спиной невзрачного человечка в сером растянутом свитере и серых же джинсах, ростом чуть выше миниатюрной Пироговой. Человечек поправил массивную черную оправу очков на коротком курносом носу, протянул руку: