Бил проклятый Федора Алексея Ивановича по его больному месту. Ликвидирована экспедиция как никому и вроде бы уже и никогда раньше не нужная, а значит и он, Алексей Иванович, не то делал, зря и себя мучил, и другим нервы понапрасну портил. «Не-е, — словно подтверждая это, тянул Федора, — не туда шли, не то пахали, а тебе, — тыкал он пальцем в Алексея Ивановича, — только метры да планы давай, — а люди — эти букашки, они уж потом».
Дуся Федору гнала, но толку от этого было мало: он всё равно приходил. «Да когда ты от нас отстанешь, идол?» — ругалась она. «Что, — отвечал ей Федора, — правда-то глаза колет?»
Алексей Иванович, кажется, не обращал на всё это внимания, больше молчал, но однажды заметил: «А может, он и прав. Всегда ли мы за планами-то людей видели?» «Не пущу!» — заявила после этого Дуся Федоре. «Ну, это мы ещё посмотрим!» — пригрозил он и стал разносить по посёлку, что Алексей Иванович или наверняка запил, или, скорее, у него с головой плохо, и поэтому Дуся к нему никого не пускает.
Ну, ладно Федора, с него какой спрос, а вот Алексей Иванович всё больше уходил в себя, вечерами подолгу сидел у окна и о чём-то думал, ночью плохо спал, днём не знал, чем заняться. И к еде он стал безразличен: что ни дай, всё ладно. А потом ещё хуже: не дай, так и вообще не поест. А тут ещё опять Коля. Со своими алкоголиками он обокрал магазин. На них завели дело и взяли подписку о невыезде. Дело это они решили обсудить с Алексеем Ивановичем. «Отец, денег надо», — нагло заявил Коля. «Зачем?» — не понял Алексей Иванович. Скривившись в ухмылке, Коля ответил: «А то не знаешь!» «Главное — на лапу», — поддержал его грубосколоченный алкоголик. «Не-е, — не согласился с ним другой, сложенный пожиже, — главное — не признаваться». А маленький, по-деревенски придурковатый алкоголик не соглашался с обоими. «Аблаката наймать надо», — говорил он жалобно.
Выпив и решив, что дело своё с Алексеем Ивановичем они сделали и в тюрьму их теперь никак не посадят, алкоголики стали зарекаться, что воровать никогда уже не будут. «Ни-ни! — в один голос говорили они. — Ни в коем разе! Да чтоб нам не устоять на этом месте!»
Алкоголикам дали по два года, а Коле, как более опасному рецидивисту, четыре. Хорошо, что Алексей Иванович не пошёл на суд. Коля вёл себя на нём безобразно: судье тыкал, защитника перебивал, а прокурора, когда он предложил свои сроки, обозвал сукой. Было видно, что на суде он играет роль, строит из себя прошедшего огни и воды урку, которому и тюрьма — дом родной.
А Алексей Иванович после того, как его посадили, слёг в постель. Врачи, не понимая, что с ним происходит, одни разводили руками и отделывались туманными фразами, другие, словно сговорившись, бодро хлопали его по плечу и говорили: «Э, брат, да мы и не таких из гроба поднимали!»