А затеянное Потаниным собачье дело в посёлке тогда всех устраивало. Не тряслись за детей мамаши, не бегали с ними в амбулаторию за прививками от бешенства, никто не кусал уже и пьяных мужиков, правда, с помоек несло больше, но что поделаешь: и в полезном, какое бы оно ни было, всегда есть капля вредного. Довольные Потаниным, все закрывали глаза на его браконьерство, которым он занимался, чтобы прокормить собак. Прирученные им собаки во двор пускали не всех. Пускали дурачка Кузю, собиравшего в посёлке милостыню, чтобы прокормить себя и свою больную мать, пускали они и сторожа Ефима, который по своей глупой простоте своего добра не нажил, а за чужое готов был всадить любому в заднее место ружейной дроби, не трогали они и проститутку Тоню, о которой хоть и говорили, что она подстилка, но на самом деле отдавалась она мужикам не из похоти, а из жалости к ним. А вот снабженцу Ерохину, отгрохавшему кирпичный дом на одной зарплате, они порвали брюки и покусали ноги.
— Не воруй! — смеялся вслед ему Потанин.
Поселковой голове, обещавшему народу золотые горы и манну небесную, они откусили палец.
— Не обманывай! — смеялся и над ним Потанин.
А главное, они не терпели любителей выпить за чужой счет.
— К Потанину без бутылки не ходи! — смеялся он, когда эти любители убегали от него покусанными.
Конечно, в истории с собаками нельзя было не отдать должного и жене Потанина, Федосее. Какая это баба потерпит на своём дворе свору собак, а Федосея терпела, потому что у неё было доброе сердце и мягкая, как воск, душа. «Они же несчастные», — говорила она, и глаза её, большие и круглые, казалось, наполнялись слезами. Своего Потанина она называла ласково Потаня, хотя он её, как впрочем, и всех баб в посёлке, звал Фенькой. Рода она была кержацкого, а потому, как считал Потанин, глупого и никому не нужного. Однако это не мешало ему ставить её выше всех баб в поселке.
— Моя Фенька глупой породы, — говорил он соседке, — но тебе до неё, как до Киева.
Похожая на худую сороку, соседка обиженно дергалась:
— До какого Киева? До украинского, что ли?
— Дура! — смеялся Потанин. — По-твоему, Киев в Туркестане?
Соседка обижалась и, когда уходила, клевала Федосею:
— Подумаешь, цаца!
А Федосея Потанина и любила, и считала, что умнее его в посёлке никого нет. Ведь вот и собаки: не кто-то другой решил их приручить, а он, её Потанин. Чтобы подчеркнуть это, она при всякой встрече со знакомыми говорила:
— А мой-то Потанин опять собаку привёл.
Знакомые, не подавая вида, что над ней посмеиваются, говорили:
— Господи, да с таким-то мужиком чего не жить. Живи — не хочу!