Медная пуговица. Секретное оружие (Овалов) - страница 56

Не успели мы сесть, как машина выехала обратно, обогнула хутор, понеслась по дороге.

Мы никуда и нигде уже больше не сворачивали.

— Что это за машина? — спросил я.

— На ней возят молоко в офицерскую столовую в Риге, — с усмешкой ответил мой спутник. — Машина проверенная.

Внезапно, как и все, что происходило этой ночью, шофер затормозил, и машина остановилась у обочины дороги.

Мы спрыгнули в дорожный кювет, прямо в непросохшую грязь.

И машина тотчас помчалась дальше.

Неподалеку от дороги темнела опушка леса.

Было уже совсем поздно и почти темно, ночь вступала в свои права, и, как всегда, когда ждешь опасности, тишина казалась особенной.

Мы добежали до кустов можжевельника, постояли, прислушались, вошли в лес.

Мой спутник свистнул.

Откуда-то из тьмы, совсем как в театре, выступили темные фигуры.

— Порядок, — сказал им мой спутник. — Я привез товарища…

Он не назвал меня.

На этот раз мой спутник заговорил по-латышски.

Люди, которые нас окружили, отвечали ему тоже по-латышски.

— Пусть кто-нибудь останется у дороги, — распорядился мой спутник. — А мы не будем терять времени. — Он взял меня за руку. — Придется завязать вам глаза. Я бы не стал, но мы тут в гостях, а у хозяев свои законы.

Я не спорил. В конце концов, если Блейк ввязался в эту авантюру, я мог сказать, что он хотел довести ее до конца, а если меня намеревались убить, для этого завязывать глаза было не обязательно.

Меня повели по лесу. Сначала мы шли по какой-то тропке, потом по траве… Шли с полчаса, не больше.

С меня сдернули повязку. Мне показалось, что в лесу развиднелось. Деревья тонули в синем сумраке. Мы стояли возле какого-то шалаша.

Мой спутник заглянул в шалаш и что-то спросил.

— Заходите, — сказал он и уже мне в спину не без насмешки добавил: — Теперь-то уж вам придется заговорить по-русски!

Я приоткрыл дверцу и нырнул внутрь.

В шалаше горела всего-навсего небольшая керосиновая лампа, но после лесного мрака ее свет казался необычайно ярким. Само помещение напоминало внутренность обычной землянки: небольшой, грубо сколоченный дощатый стол, скамейки по стенам, на столе лампа, термос, кружка…

Но самым удивительным было увидеть человека, который сидел за дощатым столом и которого я считал погибшим в гитлеровских застенках…

Это был не кто иной, как Мартын Карлович Цеплис!

Да, это был мой квартирный хозяин, у которого так спокойно и хорошо мне жилось до того самого дня, когда судьба столкнула меня с Янковской.

Коренной рижский рабочий, старый коммунист, проверенный в самых сложных и тяжелых обстоятельствах, этот человек был и будет своим до конца. В этом у меня не было никаких сомнений!