– Не то слово, – отозвалась Тина, – Охренеть – не то слово.
– Да уж вижу, – подтвердила гостья громогласно, – Ты, мать, просто загибаешься, как я посмотрю. И чего молчала, как партизан перед расстрелом? Хоть бы Ваську позвала, крестницу свою, она б за тобой горшок выносила.
– До горшка дело еще не дошло, – вяло отмахнулась Тина.
– Но ждать осталось недолго. Совсем чуть-чуть, – уверенно постановила Лизавета, – Ты специально себя доводишь. Все же видно невооруженным глазом. Лукашку уже довела. От нее одни глаза остались. Бледная вся. Думать-то будешь или чего? Неужели правда помирать из-за козла? Вот ведь козел-то, а!
Тина печально кивнула и вздохнула. Добавить ей было нечего.
– Слушай, пойдем ко мне борщ есть, а? У меня такой борщ – закачаешься. Моих дома нет, Васька в школе, Женик на работе. А я вот чисто случайно с утра дома. Решила обед им приготовить, чудам моим. И ты мое чудо! И под боком у меня! Пойдем, а? Прямо так, в пижаме иди. И Клаву бери. У меня кость для нее есть, закачаешься! Пойдем, Клав? За косточкой? Да? К тете Лизе – наверх?
Клава со страшной силой колотила хвостом по стене.
– Ну?
– Пойдем, – решилась Тина.
Она поняла, что давно мечтала именно об этом: чтобы кто-нибудь вот так нахально приперся и потащил к себе кормить, и ругался бы на нее, а еще сильнее на козла Юру, учудившего фиг знает что, и чтоб этот кто-то кормил бы борщом, и утирал ее слезы, и гладил по головке.
Как это она забыла про Лизу?
С Лизкой были они знакомы от рождения. Родились подруги в один и тот же год, вместе катались в колясках по двору, потом играли в песочнице, потом ходили в одну группу детсада. И в школе сидели за одной партой. Лизка жила этажом выше, в точно такой же, как у Тины, квартире. Странно, что Тина все эти почти три месяца о ней и не вспоминала, хотя слышала порой легкие звуки шагов над головой. Страдала от одиночества и заброшенности, а про самую близкую подругу детства и юности напрочь забыла. Гордость, что ли, мешала? А вполне может быть. Ведь прежде в их парочке – Валька и Лизка – более удачливой и уверенно идущей по жизни считалась она, Валентина Красносельцева. Именно она с первого захода поступила в МГУ на искусствоведческий, именно она легко добывала немалые деньги еще в те времена, когда большинство только растерянно оглядывалось вокруг, не понимая, как дальше жить. Но главное: именно Валька рано и удачно вышла замуж и родила ребенка. Просто образец для подражания, а не подруга.
У Лизки Авдеевой все происходило через пень-колоду. Она в свой вуз поступила со второго захода. А потом долго сидела в девках, хотя была видной и боевой. Может, эта боевитость отпугивала кавалеров, может просто планида ее была такая, но никак не получалось у Лизки найти себе парня для серьезных и длительных отношений. Знакомилась, встречалась, а через две недели прощалась. Без объяснения причин. Первые пару таких обломов можно было еще как-то пережить, но когда это вошло в систему, мысли в Лизкину голову полезли самые черные. Причем – что странно: по работе она продвигалась неуклонно, как танк, став в конце концов управляющей банка. А вот с личной жизнью творилось что-то необъяснимое. Лизка со своей матерью грешили даже на сглаз и порчу. Хотя кто и зачем глазил и порчу наводил – это тоже оставалось большим вопросом: никому Лизка дорогу не перебегала, разлучницей не была, от женатых шарахалась. Но, видно, нашелся кто-то злой! Иначе не объяснить. Ведь непонятно: интересная молодая женщина с хорошей работой и солидным заработком, с квартирой в центре Москвы (родители заблаговременно купили себе жилье, чтобы обеспечить дочь жилплощадью) – и совершенно, безнадежно одна. Лизка нервничала и все выспрашивала у Вальки секреты ее успеха на сердечном фронте.