– Женя твой как? Хороший?
– Лучше не придумаешь. Счастье мое. Одно только печалит. Тебе скажу по секрету. Эх! Обнимать стал меня редко. И я, конечно, понимаю: устаем мы с ним. Я пашу, как савраска, он вечно на работе, еще на подработку устроился. Не нравится ему, что я больше денег в семью вкладываю, вот он и пыжится. Я говорю: да плюнь ты, хоть увольняйся, нам с тобой с головой хватит чего я заработаю. Но он же мужик! Куда там. А мне он, как мужчина, нужен. Не заработок его.
Тина блаженно слушала и улыбалась.
– Чего смеешься, Валька? – встрепенулась Лиза, – Глупости говорю, да? Развратница я?
– Самая страшная развратница из всех моих знакомых развратниц, – подтвердила довольная Тина.
– Чай будешь? – вздохнула Лиза, – У меня эклеров целая коробка. Свежие.
– Буду. Чай с лимоном и эклерчик, – радостно отозвалась Тина.
Она чувствовала себя очнувшейся после тяжелой болезни, когда сил еще не особо прибавилось, а вера в жизнь и грядущее счастье уже возникла и подгоняет выздоравливать. И неужели вылечил ее борщ? Хотя – нет. Не только. Еще котлеты. И чай.
Так что – не все так просто.
Вернувшись от Лизы домой Тина почувствовала необычайный прилив сил. Она приняла душ, вымыла, наконец, голову, накрыла на стол и принялась ждать дочь. В холодильнике, впервые за все эти месяцы жизни в свежеотремонтированной квартире, ждали своего часа котлеты, борщ и четыре эклера – щедрые дары Лизаветы.
Лушка пришла мрачная.
– Голодная, наверное, – с пониманием подумала Тина.
Она вышла встречать дочку – причесанная, в платье и туфлях на каблучке. Хотела порадовать своего терпеливого ребенка, переживающего вместе с ней ужасы крушения семьи. Угрюмая Лукерья ничего не заметила. Она долго ковырялась в прихожей, стаскивала сапоги, пристраивала сумку, а потом, так и не взглянув на мать, заговорила:
– Давно хотела тебе сказать, мам. И даже уже как-то раз говорила, но ты тогда не восприняла. Выслушай меня очень внимательно. Тебе надо что-то с собой делать. Надо продолжать жить. Я, мам, больше ничем не могу тебе помочь. Хочу, но не могу. У меня силы кончились. Мне самой уже перестало хотеться жить. Прости, что я тебе это говорю, но когда-то это пришлось бы сказать. Подойди к зеркалу и посмотри, во что ты превратилась. Или в кого. Не важно. Ты это для чего делаешь? Чтобы Кате отцовской получше угодить? Или думаешь отца разжалобить? Или что?
– Луша! – попыталась прервать ее Тина.
Но у дочери, видно так накипело на душе, и так долго она не решалась поговорить с мамой, что она, не обращая ни на что внимания, продолжила: